— Сказала же — поищу.
Они пошли к сундучному мастеру и купили два больших сундука, и за все Агнес заплатила серебром. На этот раз без обмана.
Когда все травы и коренья горбуньи были сложены, а сундуки поставлены на карету, горбунья спросила новую свою госпожу:
— А куда же мы едем?
— В Ланн, — ответила Агнес. — А как звать тебя, женщина?
— Зовите меня Зельда. Зельда, по батюшке Кухман.
— Что ж, поехали в дом мой, Зельда Кухман, — проговорила Агнес и велела кучеру ехать в Ланн.
⠀⠀
⠀⠀
⠀⠀
Глава 32
⠀⠀
Может, где-то в другом месте, где поля и луга есть добрые, где дороги вместо оврагов, где леса есть вместо колючих кустов, он бы быстро себя нашел. А тут стала нравиться ему его новая жизнь не сразу. С руганью, с печалями, с хлопотами, но она начала затягивать его в себя, увлекая ежедневными делами и новыми планами, конца которым не было. Но больше всего бодрости и радости ему приносили первые результаты трудов.
И коровы, что он роздал своим мужикам, и большие поля, что они вспахали новыми плугами. Посеянный овес и горох тоже радовали. А как порадовала его отремонтированная крыша! После ремонта крыши Сыч, без конца рубивший окрестные кусты, наконец протопил дом так, что тот высох изнутри. В помещениях появился приятный запах дыма и тепла. Кавалер послал в город монаха за стекольщиком. Тот прорезал в доме новые окна и вставил большие стекла, за что взял пять талеров. Но дом от этого выиграл, светлый стал. Ёган пригнал местных баб, и они полы помыли, паутину и копоть убрали. Дом сделался еще светлее — огромный, светлый, чистый. Под крышей, рядом с трубой камина, получился еще и второй этаж. Расставили мебель, развесили кастрюли и чаны, на крюках расставили посуду на полках и… Дом Волкову понравился! Тут топали сапожищами его офицеры, сюда приходили мужики и солдаты с просьбами. Всех можно было принять и со всеми говорить, и не стыдно уже, если бы вдруг приехал кто из соседей. Это, конечно, не дворец, но уже и не мужицкая хибара. Совсем не хибара. Новый слуга Волкова, мальчишка Яков, оказался ни рыба ни мясо. Скажешь — все сделает, не скажешь — так будет сидеть за домом на завалинке. Сам работу себе не искал, коли бросить грязные сапоги, так он станет через них перешагивать, пока ему не скажешь. Зато был смышлен, кавалер думал, что, повзрослев немного, Яков примется делать свою работу без напоминаний. А пока мирился и не бранил его строго.
Наконец господа офицеры определились с местом, где поставят дома свои. Волков удивился, но селиться они решили не в Эшбахте, а чуть восточнее, поближе к реке на холмах. Там рядом с нешироким, но бойким ручьем Брюнхвальд надумал ставить сыроварню. И Рене, и Бертье решили строить дома поблизости. Ну, решили так решили, он их отговаривать не стал. Брюнхвальд ждал свою жену с сыновьями, Рене занимался солдатами и их делами, даже пытался руководить вспашкой Северного поля. А Бертье, собрав банду таких же, как и он, любителей охоты, с утра до вечера катался по оврагам, и не безрезультатно. Сначала возил все кабанов, а как собачки заматерели да попривыкли к кустам местным, стал привозить и волков. Волки были велики. Бертье растягивал шкуры на сушку, так в шкуру такую ребенка десяти лет завернуть можно.
А еще кавалеру пришло письмо, и было оно таким, что и непонятно, радоваться или печалиться. Ждал кавалер его с волнением и, дождавшись, стал волноваться еще больше. Был то ответ на его послание благородной даме Анне фон Деррингхоф. Когда монах привез из города письмо, Волков и руку за ним протянуть стеснялся. Крепкая рука воина и рыцаря, что не дрожала ни в каких схватках, тут тряслась, словно у труса. Так-то заметно было, что он сам письмо у монаха не взял, а велел на стол положить. Монаха проводил и уж после этого, когда один остался, осмелился взять письмо и открыть его.
Госпожа Анна писала ему, что вышла замуж за хорошего, но небогатого человека благородной крови, и что новорожденная дочь Ангелика ему люба, словно он ее отец. «А кто ее настоящий отец, вы и сами знаете», — было написано в письме.
Волков сидел на стуле возле окна, ногу больную удобно вытянув, и перечитывал письмо раз за разом. Потом встал и заходил по дому, листок из руки не выпуская. Вот так, значит. Сколько было у него в жизни женщин? Сотни. И разбитные маркитантки, что жили с ним, пока у него деньги не кончались. И девки блудные, и те бабенки, которых брал он по праву войны. Этих особенно много. Он бы всех и припомнить не смог. А встречались такие, что сами искали его общества. Богатые горожанки и вдовые селянки не раз звали высокого и ловкого юношу в гости. Долгие, долгие годы его военной молодости не проходили без женщин, может, и дети от него рождались. Да, скорее всего, так и было. Но вот не знал он о них ничего. А тут узнал, и аж руки затряслись. Конечно, дочь госпожи Деррингхоф — не чета дочери изнасилованной под телегой крестьянки.
— Яков! — заорал он. — Яков!
Орал долго, прежде чем слуга пришел.
— Рядом будь, — велел ему кавалер, — чтобы я горло не драл, тебя разыскивая.
— Ага, — кивнул мальчишка.
— «Ага», дурак, — передразнил его кавалер, — говори: «Будет исполнено» или «Как пожелаете».
— Как пожелаете, — тут же повторил сообразительный слуга.
— Монаха мне найди, да быстро.
— Как пожелаете, — повторил Яков и ушел.
Когда монах пришел, Волков спросил у него:
— В Мален завтра поедешь?
— Так не к чему мне, господин, — отвечал брат Ипполит. — Письма я уже получил и отправил.
Кавалер молча выложил на стол десять золотых монет и сказал:
— Найдешь банк, поспрашивай у местных, может, в Малене он не один есть, так выбери лучший и сделай перевод. Отправишь девице Ангелине фон Деррингхоф эти деньги от кавалера Фолькофа на приданое. От банка попроси уведомление.