Не нашлась Агнес что сказать, стояла перепуганная так, что и не поняла, что дальше произошло. Шло все странно, словно замедленный сон она смотрела.
Не видела Агнес, как тесак кучера ее, Игнатия, распорол руку того господина, что держал ее. Как заорал стражник, заливая кровью городскую мостовую, и выпустил девушку. Не видела она, как Ута, служанка ее, схватила госпожу за руки, чуть не волоком втащила в карету и захлопнула дверцу. Не слышала она, как хлопнул бич, как засвистел Игнатий и как закричал он лошадям:
— А ну выручайте, квелые!
Как орали мужи важные на площади, требовали догнать карету, как бежали к ним люди злые, как летела карета по улицам, распугивая горожан. Всего этого не видела Агнес и не слышала. А слышала она только крик менялы страшный: «Хватайте ее, ведьма это! Ведьма!»
«Хватайте ее, ведьма это! Ведьма!»
«Хватайте ее, ведьма это! Ведьма!»
Сидела она на полу в карете почти в беспамятстве у ног служанки своей и леденела душой от этих слов. И не чувствовала она, что ее юбки нижние мокры стали.
В перелеске, что был уже далеко от города Хоккенхайма, пришлось остановиться, хоть и хороши кони у нее, но и им отдых желателен. Тихо было, с дороги белгецов не видно, птицы пели. Тут Агнес велела Уте одежду подать новую. Пока Игнатий лошадей ласкал да сбрую поправлял, так она переоделась и пришла в себя. Девушка изменилась, от заносчивости и следа не осталось. То, что испытала она в Хоккенхайме, вспоминала и говорила:
— Молодец ты, Игнатий, не зря я тебя из-под виселицы вывела. — И дала ему талер.
— Слуга я ваш, — ответил он и добавил, с поклоном беря деньги: — Благодарствую, госпожа. Но не я вас вынес из города, лошади у вас хороши, они нас унесли. Но сидеть тут нельзя, не дай бог погоню пустят. Хоть и хороши кони у нас, но от верховых не уйти нам будет.
— Так поехали! — произнесла она взволнованно. От одной мысли, что за ними погоню пустить могут, опять страх проникал ей в душу.
— Куда едем, госпожа? — спросил кучер.
— В Клевен, в тот город, что мы на пути в Хоккенхайм посещали.
— Помню, госпожа, — сказал кучер и помог ей подняться.
И карета покатилась на восток.
Все переменилось за один только этот день. Теперь это была уже другая Агнес. От спеси и заносчивости, от высокомерия и надменности и следа в ней не осталось. Она с ужасом думала о том, что бы с ней случилось, схвати ее стража. Что бы спрашивали они, о чем с ней говорили? А если бы они ей подол задрали да отсмотрели ее со всех сторон. Увидели бы то, чего она стеснялась, и то, что прятала. Тогда что? Тогда инквизиция и в лучшем случае монастырь строгий. А там стены толстые, кельи холодные, посты да молитвы до конца дней. Нет-нет-нет. Так не годится. Теперь она по-другому будет жить. Тихо и праведно. Уж научил ее случай сегодняшний. И теперь еще больше ей нужны были знания тайные и снадобья секретные. А для снадобий требовались травы и горбунья. Потому и ехала она в Клевен.
Добрались до Клевена лишь на следующий день.
Помнила Агнес, что в городе этом обманула она купца на большие деньги, когда костюм для кучера своего брала, и велела ему в плащ облачиться, не дай бог узнает купец вещи свои. И сама, когда на базар пошла, тоже плащ накинула.
На прежнем месте встретила Агнес горбунью. И та ее сразу признала, хоть девушка теперь в другом платье и в плаще с капюшоном была.
— Не нашла я вам мандрагору, — сразу сказала горбунья. — Все виселицы в округе обошла, ни одного нужного висельника нет.
— И пусть, — ответила ей девушка. — Собирайся, найдем еще.
— Так вы обещали мне мужа отыскать, — напоминала торговка.
— Обещала — так поищу. Собирайся, едем сейчас же.
— Уж и не знаю, — сомневалась женщина.
— Ты же еще и кухарка? Хороша ли?
— Да уж на мою стряпню, как и на мои зелья, никто не жаловался.
— Жалованье тебе назначу талер в месяц и полное содержание.
— У меня трав и кореньев много, мне быстро не собраться, — все еще сомневалась горбунья. — Бросить их?
— Нет, все заберем, все мне надобно будет. Сундуки купим, все сложим, все заберем.
— Ну, что ж, будь по-вашему, — согласилась горбунья. — Только помните, что вы мне мужа сыскать обещали.