Но то были мысли глупые. Сожаление — чувство бабье, не пристало Божьему рыцарю сожалеть. Грусть от себя он погнал.
Нет толку от грусти. Теперь разве повернешь время вспять. Всё, деньги потрачены. И от мысли, что деньги потрачены и что кровать его большую с перинами теперь не вернуть, он вдруг злиться начал. Даже небо, кажется, посветлело. Так вдруг ему хорошо от злости стало, так уверенно себя он почувствовал, что попадись кто сейчас под руку, так живым бы не ушел. Решил он для себя, что вернет все деньги до последнего пфеннига. Выжмет до последней гнутой монеты из этих голодных мужиков, из дурака Ёгана, из солдат, что пришли к нему жить.
А тут как раз новая перина, что дурно привязана была к телеге, свалилась в пыль на очередном ухабе. Так Волков аж обрадовался, догнал мужичка, что телегой правил, и перетянул его плетью вдоль спины, спрашивая:
— Спишь, ленивый?
— Не заметил, господин, — почесывал спину мужик. Тут же перину поднял, стал ее на место вязать: — Простите, господин.
— Все слушайте! — заорал Волков так, что у проезжавшего рядом Бертье собаки перепугались и затявкали. — За добром следите, потратите — строго спрошу. Миловать не буду.
Ёган даже незаметно перекрестился — господина, видно, опять бесы одолевают.
— Сейчас к нему под руку не суйся, — сказал он одному из мужиков.
— Да уж видно, — испуганно согласился тот. — Лютый.
А кавалер, от приступа злости отойдя, почувствовал себя лучше и даже вспомнил, что завтракал только на заре. И поехал к первой из телег, посмотреть там съестное.
— Тут, — сказал Бертье, указывая на подножье большого холма.
Волков огляделся — жуть. Заросло все орешником и боярышником, лопухами и чертополохом, место дикое, безлюдное. Лошади, правда, ведут себя тихо, скорее всего, волков не чувствуют, да четыре собаки, что вчера купил Бертье недорого, тоже не взволнованы. Просто рыщут по кустам вокруг.
— Место здесь, кажется, безлюдное, заросшее, — продолжал Бертье, — как раз для кабанов.
Кавалер заехал на холм, на самую верхушку. Там остановился, стал оглядывать окрестности. Смотрел и не узнавал места. Кажется, не ездили они тут с землемером.
— Мертвяк тут, внизу! — кричал ему Бертье снизу холма.
— Это, кажется, уже не моя земля! — в ответ крикнул ему Волков.
— Не ваша? А чья?
Надо было, конечно, старосту взять с собой, но у него с Ёганаом и так дел было полно, они поехали пробовать новый плуг, потом собирались делить коров по дворам, в общем, заняты были.
— Да, кажется, это уже земля, — он вспоминал имя, — барона Деница… или как-то так.
Нужно было карту хотя бы взять. Но он ее позабыл.
Волков неспешно, чтобы не дай бог не повредить ног коня, съехал с холма вниз, а там уже брат Ипполит и два солдата нашли останки человека. А Сыч уже начал высказывать свои мысли.
— Экселенц, не иначе как волки его задрали, — говорил он, присев на корточки. — Ногу оторвали… О, и обе руки оторвали. Нету ни одной.
Кавалер не без труда слез с лошади, нога уже болела. Обычно ему Ёган помогал, а без него чуть не упал, ухватился за куст колючий, руку разодрал.
Бертье тоже с лошади слез, он оглядел кости и сказал:
— Да, месяца три им, не больше.
— Интересно, кто этот несчастный, — произнес монах.
— У вас есть молитва, которую читают над неизвестным? — спросил его Бертье.
— Есть, есть, — кивал тот.
— Надобно знать, кто его убил, — произнес кавалер, вытирая каплю крови с ладони.
— Так волки, экселенц, вон, на черепушке следы. Видно, что грызли, — объяснил Сыч. — Рук с ногами нет, растащили.