— Тринадцать, — заметил Ёган.
Волков указал на слугу и продолжил:
— Тринадцать! А вы точно, барон, им столько семян давали? Может, у вас, барон, расписки имеются?
— Расписки? — Барон скривился. В его голосе послышалось раздражение. — Вы что же, слову моему не верите?
— Да разве я посмею? — взмахнул руками Волков. — Конечно, я верю вам, но хочу дознаться, куда столько денег мои мужики дели. Узнаю — уж я с них спрошу.
— Узнайте, — кривясь, произнес барон.
— Узнаю, узнаю, — пообещал Волков. — А вы, как готовы будете, так милости прошу ко мне. Если расписок не найдется у вас, так мне вашего слова достаточно, но хочу, чтобы вы его при моих мужиках сказали, чтобы не вздумали отпираться они, подлецы.
— Не привык я тянуть, когда дело касается слова моего. Завтра же буду в вас в Эшбахте, — обещал барон с гордостью неуместной. Так говорил, будто кто-то оскорбил его. — К обеду.
— Рад буду видеть вас, — улыбался ему кавалер.
Когда разъехались они и барон был уже далеко, Куртц все еще тихо, словно боясь, что его могут услышать, произнес:
— Видали, каков? Говорят, он так со всеми соседями задирается. Сквалыга и скупердяй.
Волков счел недостойным говорить с ним о бароне, тем более возводить на того хулу. Пусть даже у него к барону фон Фезенклеверу расположение сложилось худое, так как тон барона был неучтив и слова его походили на нравоучения, но говорить об этом с землемером кавалер не собирался. Он только поглядел на Куртца осуждающе и промолчал.
Видно, Куртц понял, что зря болтал такое, и тоже примолк. Он понял, что одно дело — рассказать местные сплетни, а другое дело — за глаза облаивать господ. Такое только холопам по чину, но уж никак не Божьим рыцарям.
Они двинулись дальше, затем Куртц опять взглянул на карту и, указав рукой на запад, сказал:
— А здесь земли господина Гренера будут.
— Чем знаменит? — спросил кавалер.
— Да ничем. — Землемер пожал плечами. — Земелька его захудалая и много меньше вашей будет. У него шесть сыновей. Говорят, нищие и злые, всем он им лошадей купил и доспех, отправлял герцогу служить. А когда у одного из них убили лошадь, так отец другую ему покупать отказался. Сын в ландскнехтах служил, в Маленской роте.
— Вот как, — произнес Волков, и поехали они дальше.
Ехали они недолго, когда землемер снова заглянул в карту и произнес:
— Ну вот, кажется, за теми пригорками и река будет.
Так и случилось. Солнце было уже высоко, когда они выехали на холм. А оттуда им видно было, как под лучами блестела гладь еще не широкой, но уже быстрой реки, что несла свои воды сначала на запад, а потом и на север до самого Холодного моря. То была Марта — река, что делила земли короля и императора.
— А там что, — спросил Ёган, указывая на берег реки, — никак деревня какая? Домишки вроде на берегу?
— Там раньше людишки ваши жили, — сказал Куртц Волкову, — до первой войны, так их горцы к себе угнали. Теперь дома пустые, сгнили.
— Сгнили? — спросил кавалер, вглядываясь в поселение. Глаза гвардейца-арбалетчика были еще остры. — А откуда же дыму в сгнивших домах взяться?
— Дым? — удивленно спросил землемер.
— Дым, — подтвердил Сыч, тоже приглядываясь, — точно дым.
— Откуда же ему там быть? — все удивлялся Куртц.
Не слушая их больше, Волков тронул коня и поехал к заброшенной деревне, где был виден дым. Сначала только виден, а потом и чувствоваться стал.
— Никак коптят что-то, — принюхивался Сыч к дыму, что доносил до них ветерок с реки.
Да, на берегу были люди, и они коптили рыбу. Волков проехал мимо сгнивших черных лачуг с проваленными крышами и почти упавшими заборами. Выехал на прекрасный белый песок берега и увидел там крепких мужиков, не меньше, чем полдюжины. А еще увидал четыре большие лодки у причала.