Куртц предложил направиться на запад, посмотреть границы с соседями, которые, как и Волков, являются вассалами герцога.
Пока выезжали, рассвело. А как рассвело, у кавалера опять настроение расстроилось. Ехали они все время в гору, вернее, по холмам, и ничего, кроме холмов и оврагов между холмами, там не было. Все это густо поросло кустарником: шиповником, барбарисом да орешником. Через час езды землемер остановился.
— Западная часть ваших земель, — Куртц указывал рукой, — она вся такая: предгорья.
— Вы говорили, что пахотной земли у меня десять тысяч, — мрачно напомнил ему кавалер.
— Больше, — уверенно сказал землемер, — много больше. И сейчас я вам покажу большое поле на тринадцать тысяч десятин, вон за тем холмом оно.
Они взобрались на холм, и с него кавалеру открылось поле. Действительно большое. Чуть не до горизонта. Лежало оно меж холмов, как долина в горах. Ровное, удобное. Вот только брошенное, заросшее бурьяном. Унылое, без людей.
— Вот, — говорил Куртц, разворачивая карту, — наверное, лучшее ваше поле, так как к городу и к дороге близко.
— Отчего же мужики его не пашут? — спросил Сыч, внимательно слушавший их разговор.
— Так южное поле много к их дому ближе, — пояснил Куртц, — хотя тут урожай знатнее будет.
— И где же дорога, — вслух размышлял Ёган, — как урожай отсюда вывозить?
— Дорога есть, — сказал землемер, указывая рукой на запад, — недалеко отсюда, правда, она уже во владениях барона фон Деница. Его земля начинается почти сразу за полем. Я его знаю, он добрый человек и не будет против, если вы станете возить урожай по его дороге.
— А добрый человек не даст своих мужиков, чтобы это поле вспахать? — едко поинтересовался Волков, оглядывая поле.
Куртц заметил его настрой и вздохнул. А что он мог сказать? Что еще он мог сделать для кавалера? Он просто имперский чиновник, его задача показывать господам границы владений.
— А это кто? — вдруг произнес Сыч и указал на юг.
Там спускался с холма человек, который тащил тачку на двух колесах, впрягшись в нее вместо лошади. Куртц пригляделся и сказал:
— А, так это брат Бенедикт. Он здесь вместо попа. И ваших людишек, и людей барона фон Деница, что живут тут на хуторах, он словом Божьим окормляет. Святой человек, сколько лет уже один тут в пустыне проживает. К нему из Малена и даже из Вильбурга за благословениями приходят.
— Ах, вот как, — произнес кавалер и направил коня навстречу монаху. — Мне благословение не помешает.
Более бедного человека трудно было себе представить. Грубая, некогда монашеская одежда оказалась ветха от старости. Сандалии из куска толстой кожи и веревки, на груди простой деревянный крест. Сам Бенедикт был возраста неопределенного, худ, но жилист, тащил телегу в гору не хуже мула. Увидав всадников, остановился и еще издали стал кланяться, не раз и не два.
— Добрый тебе день, брат Бенедикт! — крикнул Куртц.
— И вам хорошего дня, добрые господа.
Брат Бенедикт пригляделся и спросил у Куртца:
— Я вас, кажется, помню. Мы встречались ведь?
— Да, святой отец. — Куртц спрыгнул с лошади и, подойдя к монаху, склонил одно колено. — Я здешний землемер, вы благословляли меня три года назад, я говорил, что беременность у моей жены была тяжелая. Вы говорили, что помолитесь за жену.
— И как же разрешилась беременность та? — спросил монах.
— Слава богу, разрешилась хорошо, спасибо вам, дозвольте руку целовать.
— Полноте, полноте. — Монах, улыбался, но не подал руку. — Не прелат я и не епископ, чтобы мне руки лобзать, и благодарить меня нет нужды. Бога благодарите, сын мой.
Волков заметил, что руки у монаха грязны очень. И заметил он кое-что еще.
Куртц встал и все-таки поймал монаха за руку, поцеловал ее и, повернувшись к кавалеру, представил его монаху:
— А это кавалер Фолькоф, рыцарь Божий, милостью курфюрста новый хозяин Эшбахта.