— В чем же удача наша, ротмистр?
— Поглядите, что досталось нам за семь монет! — радостно говорит Бертье. Всыпает из мешков одну за другой четырех собак и приговаривает: — Это месье Цезарь, прыток, прыток как! А это, поглядите, морда какая благородная, это Филипп Второй, не иначе. Видите, как серьезен. А это мадмуазель Пенелопа, умна очень. Хоть в шахматы с ней играй. А это Милашка Бель. Разве не красавица?!
С этими словами он поцеловал собаку.
Волкову от души хотелось дать Бертье оплеуху да собак этих пинками разогнать, но он вздохнул и спросил:
— А не молоды ли?
— Конечно, молоды, конечно, — залопотал ротмистр, тиская последнюю собаку, как ребенка любимого, — молоды мы, молоды, но зато сами поставим им ход и нюх, я сам все им поставлю. Поглядите, какой экстерьер, лапы главное, на лапы поглядите, это же не собаки — львы. Видите, как широки, а ведь они еще щенки. Из двух пометов таких хороших собак взял и так дешево, у меня на родине такие щенки по три талера пойдут, а Бель так за пять пошла бы одна. Думаю, что пока без псарни побудут, а потом мы им соорудим отличный домик, ведь они заслуживают хороший домик, да, мои милые? Заслуживаете.
Он стал их гладить и сюсюкаться с ними, собаки, кажется, тоже были ему рады.
А для Волкова все это было невыносимо. Он встал и сделал вид, что уходит по делам, а сам шел прочь, лишь бы не видеть этого дурака с его чертовыми собаками.
⠀⠀
⠀⠀
⠀⠀
Глава 16
⠀⠀
Ёган обрадовался, увидев Волкова, подъехал к нему, слез с лошади. Как и все вокруг, был он доволен и первым делом сообщил господину радостно:
— А земля-то у вас и вправду дрянь, сударь.
Бертье кавалер ударить не мог, а вот этому дурню очень даже хотел дать оплеуху. Еле сдержался.
А тот и не видит беды, дальше говорит все так же радостно:
— Вся земля красная, суглинок, пшеницу тут сеять без толку. Нипочем не взойдет, семена все равно что выбросишь.
Волков стоял и ждал, что еще веселого скажет это недоумок деревенский. А тот и не унимается:
— А вы поглядите, чем они пашут!
Он указал на телегу, проезжавшую мимо, но кавалер даже не повернул голову в ту строну.
— Сохой пашут! Без отвала, даже нож железом не обит. Палка одна. Себя мучают и лошадей мордуют, — рассказывал слуга, весело возмущаясь дуростью местных мужиков. — Дурачье! — Волков продолжал молчать и смотреть на него. Тут Ёган начал, кажется, что-то смекать. Он изменил тон, заговорил серьезно: — Плуг нужен, господин, хороший, с лемехом, с отвалом. И борона нужна, у них и бороны нет. И пара лошадей крепких, иначе хорошего урожая не дождешься. На такой-то земле постараться придется, чтобы хоть что-то из нее вышло. — Волков молча повернулся и пошел к деревне, а Ёган пошел за ним, все еще говоря ему: — А земли много, они и четверть того поля не распахивают, спрашивают, дураки, зачем им. А вот овес там взойдет, даже если сейчас сеять начнем. Думаю и гороха бросить — посмотреть, что выйдет. Горох — он трава неприхотливая. Вдруг пойдет.
Волков почти не слышит, что он говорит. А слуга не унимается:
— Если плуг и семена купим, ничего, что поздно, земля мокрая еще, можно больше ржи распахать, а дальше овес и чукта, десятин пять, на горох пустить. На проверку. Можем даже и тысячу десятин засеять. Земля-то ваша, чего бояться. Никому за нее платить не надобно! Только на семена потратиться. Как вы считаете?
Кавалер остановился, посмотрел на него и сказал строго:
— Ничего не нужно. Земля это бросовая, в оскорбление мне дана, в пренебрежение. Мне такая не надобна. Завтра поедем отсюда!
— Господин, — Ёган изумился, аж в лице переменился, — да вы что? Чего вы? Как так? Как бросовая, как поедем? Кто ж со своей земли уезжает? Какая-никакая, а своя, прокормимся с нее, да еще как. И козы будут, и коровы, и сыр варить Брюнхвальд начнет. Все будет, тут нужно руки малость приложить, и все будет.
Волков стоял-стоял, думал-думал и сказал ему:
— Руки, говоришь, приложить? Ну так приложи, будешь управляющим, раз так нравится тут тебе, и не дай тебе бог, — он потряс пальцем пред носом слуги, — не добыть тут достатку.
— Господи! — Глаза слуги округлились. Только что удивлялся, а тут перепугался. — Я управляющий?
— Ты. Раз так усердствуешь!