Читать книгу «Путь инквизитора. Том 1. Том 2» онлайн.

Да, золотая цепь ему очень бы пошла.

А герцог тем временем вернулся за стол и заговорил:

— Барон уверяет меня, что вы и впредь будете полезны дому Ребенрее, мой канцлер тоже так считает.

Господин в мехах опять кивнул головой, соглашаясь.

Барон взял в руку удивительную белоснежную чашку с коричневой жидкостью.

А курфюрст продолжил:

— Они полагают, что лен будет хорошей платой за ваши деяния. Готовы вы принять лен и стать моим вассалом?

— Для меня великой наградой была бы и чашка кофе из ваших рук, Ваше Высочество. А уж земля так будет для меня неискупимым долгом перед вами, — почтительно ответствовал Волков.

Все присутствующие, включая герцога, засмеялись.

— Что ж, раз так, то и тянуть не будем, — объявил герцог. — Канцлер уже подготовил бумаги и согласовал с нами землю, что вы получите.

Кровь зашумела в его ушах. Господи! Кажется ему это, сон это или явь? Кавалер едва не покачнулся. Не злая ли это шутка? Не издеваются ли эти господа над ним? Он растерянно глядел то на герцога, то на канцлера, то на барона. Те улыбались ласково и казались доброжелательны. Ни в чем не видал кавалер подвоха. Неужто все наяву?

Черт с ней, с цепью, пусть серебро, пусть ее совсем не будет, лишь бы не обманули с землей.

— Если вы согласитесь принять мое старшинство, мою сеньорию, — продолжал курфюрст, — то дело за малым: остается только принести присягу.

— Ваше высочество, я готов принести ее прямо сейчас, — с трудом и сипло произнес кавалер.

— Нет, кавалер, — живо возразил канцлер, — все должно быть по правилам. Для клятвы мы подготовили часовню, там, перед святыми образами, вы и будете клясться. Святые отцы и рыцари свидетели ждут нас.

— Я готов, — повторил Волков, взяв себя в руки и переборов волнение.

— Так не будем тянуть, — сказал герцог, вставая, — у нас сегодня еще много дел, не так ли, канцлер?

— Именно, — согласился господин в мехах и золоте.

⠀⠀

⠀⠀

⠀⠀

Глава 4

⠀⠀

ак и все в этом замке, часовня была светла и чиста. И поп был чист и благочинен. И служки, и даже мальчишки из хора были благовидны. В часовне не было амвона и не было кафедры, сразу перед образами расстелили ковер, на ковре стояло кресло в цветах дома Ребенрее. Тут же перед ним лежала подушка. Народу в небольшую часовню набилось много, человек тридцать или сорок даже, разве всех сочтешь. И брат Ипполит каким-то образом сюда проник, стоял едва ли не в первом ряду, осеняя святым знамением кавалера исподтишка. Офицеры, что пришли с кавалером, стояли в задних рядах, и он их не видел. Сам он стоял рядом с попом, который ему что-то говорил, милостиво улыбаясь — но Волков, убей бог, не понимал ни слова. То ли от духоты, что была в часовне, то ли от волнения. Он только кивал согласно и старался усмирить в себе кровь, что приливала к лицу и шумела в ушах. Но все тщетно. Разве можно быть спокойным человеку в такую минуту?

Карл Оттон Четвертый, герцог и курфюрст Ребенрее, пришел в часовню в одежде, которую можно считать официальной — в длинной собольей шубе, подбитой горностаями, поверх которой висела тяжелая и старая золотая цепь. Только он, кроме попа, был в головном уборе — богатом берете черного бархата. Впрочем, его с герцога сняли, водрузив взамен небольшую корону из золота.

Гул в часовне сразу стих, как только герцог приклонил колено пред образами, перекрестился, поцеловал руку попу и сел в свое кресло. Канцлер встал рядом. Сразу за спиной у Волкова появился человек.

Стало тихо. Поп принялся читать молитву. Читал расторопно, но внятно и хорошо. Все слушали и, где было нужно, крестились. И соглашались с попом: "А́мэн".

Затем красиво запел небольшой хор, и как только он стих, поп певуче промолвил, глядя на Волкова:

— Кто ты, человек добрый? Как нарекли тебя и чьей ты семьи? Говори, как перед Господом говорить будешь, без утайки и лукавства или подлости.

— Назовите имя свое, — прошептал человек, стоявший за кавалером, почти ему в ухо.

— Имя мое Фолькоф, а нарекли меня Иеронимом, — твердо, уже почти не чувствуя волнения, сказал Волков, ничего более он говорить не хотел.

— Имеете ли достоинство, что дается по рождению, или берется доблестью? — продолжал поп.