— Перебьешься, — сухо ответил кавалер. Уселся за стол. — Ёган, завтра уезжаем, собирайся.
У Агнес губы в нитку, нос заострился, смотрит на Волкова, в глазах ярость. Но кавалер лишь мельком глянул на нее, все ее бабские сполохи мало его заботили.
— Ступай, я сказал, — кинул он ей беспечно, — завтра выезжаем.
Чуть не бегом девушка кинулась к двери и хлопнула ею что есть силы.
Ёган посмотрел ей вслед с опаской, а кавалер и не глянул туда.
— Ты мне плащ подготовь дорожный, мало ли, вдруг холодно по утрам будет. Потом еще ногу заломит.
— Подготовлю, — говорил слуга, все еще смотря на дверь.
⠀⠀
Как всегда, с зарей уехать не получилось. Не все собрано было, люди Бертье и Ронэ пришли с опозданием, Ёган в сундуки не уложил доспех. Кавалера задержал распорядитель Вацлав. Денег за постой больше не просил, ума хватило, но кланялся и просил не поминать злом его гостиницу. А Волков подумал: с чего она вдруг его стала? Гостиница же раньше бургомистру принадлежала. Неужто город ее Вацлаву отдал или продал? А не благодаря ли кавалеру так ему повезло? Но вслух того не спросил.
Агнес встала поздно, вышла в обеденную залу заспанная и злая, завтракать желала. Только Карл Брюнхвальд и его люди были вовремя. Как всегда, молодцы.
Выступили, когда горожане уже к работе приступали, поев с утра. Шли солдаты, сто шестьдесят шесть человек, все оплачены еще на неделю были. Кавалер думал, что так будет лучше, если он со столькими людьми к герцогу придет. Значимость так его выше.
На главном городском перекрестке его догнал Брюнхвальд и удивленно сказал:
— Кавалер, Вильбург на востоке, мы проехали поворот.
— Я знаю, Карл, — отвечал Волков, не думая останавливаться, — одно дело нужно закончить. Вы дайте моему Сычу двух людей покрепче, он знает, что делать.
— Да, кавалер, — ответил ротмистр и уехал распорядиться.
⠀⠀
Хоть и раннее еще утро было, а двор рабочий кузнеца Тиссена оказался уже битком забит телегами и возами, что требовали ремонта, и конями для ковки.
Люди суетились, и работники тоже не бездельничали, шел обычный день, когда на двор резво вошли солдаты. Впереди Фриц Ламме с веревкой в руках. Он сразу нашел кузнеца, тот был под навесом у горнов, ткнул в него пальцем и сказал солдатам:
— Вот он, берите его.
Солдаты тут же изумленного, почтенного мужа брали; он и заругаться не успел, как уже его вытащили на середину двора. Ни сыновья, ни работники не вступились, стояли испуганные, да и как тут вступишься, если солдат полон двор, и все при оружии, и все не шутят.
Сыч на правую руку кузнеца петлю накинул, веревку натянул, а трое солдат самого кузнеца держали крепко за шею и левую руку, придушили так, что тот и пошевелиться не мог.
Волков слез с коня, остановился и спросил у него:
— Помнишь меня? Я в прошлую нашу встречу в шлеме был.
Кузнец глядел зло, не отвечал.
— По глазам вижу, помнишь, — продолжал кавалер, доставая меч. — Архиепископ Ланна сам меня по шее ударил, когда рыцарским званием облекал, и сказал: пусть мой удар будет последним, на который ты не ответишь. А ты при людях моих меня палкой, как пса, бил. Куражился. Дурак спесивый. Думал, я на такое не отвечу? Думал, забуду?
Купец таращился на него и молчал.
— Раз взялся, так убить меня нужно было, а теперь ответишь…
Солдаты крепко держали его, а Сыч натянул веревку, и теперь рука кузнеца оказалась удобно вытянута.
— Больше ты этой рукой никого не ударишь, — сказал Волков и одним взмахом отсек ее по локоть.
Вот тут Тиссен и заорал что есть мочи, повалился наземь, обхватывая обрубок и заливая себя кровью. Солдаты отпустили его, и сыновья с работниками кинулись к нему помогать. А Сыч-озорник, разбрызгивая кровь, раскрутил руку на веревке и закинул ее на перекладину, что над воротами была. Рука повисла, а он привязал конец веревки к крюку ворот и крикнул: