Читать книгу «Путь инквизитора. Том 1. Том 2» онлайн.
⠀⠀
⠀⠀
Глава 39
⠀⠀
А одна из ведьм, Веселая Рози, так песни пела, когда ей на дыбе кнутом спину рвали. И как ее ни ломали, как ни жгли, ничего не говорила, так была чертовка хороша собой и весела, что к ней злобы даже монахи не испытывали. Но разбойник Фейбель, старый и кривой бандит, у которого руки по локоть в крови, подручный ее, сообщал, что она только за этот год пятерых людей извела. Трех купчишек и мать с малым дитем. Купчишек травила злым зельем, от которого тех судорогами выворачивало, а она смелась над тем и называла это танцами, а купчишек — танцорами. А мать с дитем велела зимой в холодной реке утопить, чтобы себе их ферму забрать, так как бумаги на ферму нашла. И забрала.
Рози только хохотала в ответ на его слова и звала его брехуном и дурнем. Волков и даже монахи только диву давались, что нет у нее ни страха, ни раскаяния, так еще хуже того случилось. В один день пришли за ней, а ее не было. И не оказалось стражника одного ночного. Сбежали. Уж очень была бабенка хороша собой, видно, стражник и не устоял. Волков после того коменданту выговаривал. Тот обещал караул удвоить и запретить пиво пить по ночам. Думали искать, да где там, бабенка уплыла, наверное, деньга-то у нее имелась, а стражник, может, уже и в реке был, а может, и с ней куда поплыл. Кто ж знает.
Теперь день Волкова начинался с того, что к нему утром приходили секретарь городского казначейства, комендант Альбрехт и ротмистр Брюнхвальд. Они согласовывали списки всех взятых людишек, а тех, благодаря стараниям стражников становилось все больше. Так много, что ротмистр говорил, что скоро места и на барже для них не останется. По спискам этим утверждались расходы, счета, и кавалер эти счета подписывал. Потом он шел в тюрьму и там с монахами вел дознания. Инквизицию! Обедал и снова дознавался. Многие из баб ведьмами не были. Кто просто от мужа сбежал, кто мужа до смерти извел, а нашлись и такие, что мужа извели вместе с детьми. Разные были жены.
А в один день пришел человек от брата Иллариона, казначей Его Высокопреосвященства, просил прибыть после утренней молитвы в ратушу, и в виде торжественном. Что ж, аббат просит — значит, кавалер будет. Волков приехал со своими людьми, все в лучших платьях.
А случилось вот что: поняв, что большой суд неизбежен, Вильгельм Георг Сольмс граф Вильбург и обер-прокурор Его Высочества герцога Ребенрее вызвал из столицы главного казначея земли Ребенрее, судей и следователей. Их приехал целый обоз. А вызвал их для того, чтобы решить, как проводить суд. Подсудимых и арестованных собралось очень много, и имущество их было огромно. Очень не хотел обер-прокурор, да и сам герцог, чтобы всех их судил Святой трибунал инквизиции, тогда все имущество осужденных перейдет Церкви. Нет, нет, нет! Никак такого допустить не мог обер-прокурор. Даже и представить он себе не мог тех слов, что ему скажет герцог, случись такое. Поэтому он звал брата Иллариона на консилиум, ведь не зря сюда в город приехал сам казначей архиепископа Ланна.
В большом зале ратуши поставили столы. С одной стороны сели сам обер-прокурор, казначей герцога и люди его, судьи герцога и судьи города, глава городского совета и городской казначей, там же были нотариусы и юристы. С другой стороны — святые отцы и братья. Во главе, в кардинальском алом облачении и большой шляпе, брат Илларион, аббат и казначей архиепископа Ланна. Волков сидел с монахами.
Сошлись коршуны. Умнейшие люди герцога и хитрейшие люди архиепископа.
И как только нотариус начал читать список имущества бургомистра, так Волков понял, что по-другому и быть не могло.
— В имущество его входят, — бубнил городской нотариус, — конезавод в шесть тысяч десятин земли выпасов, лугов и покосов.
Шесть тысяч десяти! Кавалер и представить не мог, сколько это, и за день не объехать. Может, и за два не объехать.
— Ежегодный прирост поголовья двести пятьдесят — триста голов лошадей строевых.
Да, это не шутки. Целый полк хороших лошадей — это не крестьянский дешевый конек. Самый худший из строевых коней стоит от тридцати монет. Волков с удивлением представлял, сколько денег в год приносил такой конезавод.
— Двенадцать ферм, и к ним пять тысяч двести десятин земли, — продолжал нотариус. — Четыре мельницы, кузня в городе, сыроварня, две пивоварни в городе, пристань, три постоялых двора и гостиница, две баржи, шесть доходных домов. Поместье с охотничьим домом с лесом на две тысячи десятин. И всего другого имущества на предварительную сумму, — тут нотариус сделал многозначительную паузу, чтобы все поняли, — восемьсот десять тысяч серебряных талеров земли Ребенрее.
Шепот волной прошел по рядам знатных и влиятельных людей. Даже для них сумма была огромна. И это имущество только самого бургомистра. А еще имущество его правой руки, купца Аппеля сбежавшего, и тоже сбежавшего лейтенанта Вайгеля, главы городской стражи, а еще приют, дома и имущество ведьм и разбойников.
Волков глядел на людей герцога и людей архиепископа, на их решительные лица и понимал, что грядет не битва. Грядет тяжелая, изнурительная война, и ему тут отводится важная роль. Деньги на кону были уж очень большие.
Так оно и вышло. Вместо интересного дела, расследования преступлений и допросов он целыми днями сидел в ратуше и слушал заунывные прения монахов и юристов. Но даже дремать ему не давали, то и дело к нему обращались, и вопрос был один и тот же. Кого он считает ведьмой и кого он считает приспешником ведьм. И Волков отвечал честно, иногда даже не так, как ожидал от него брат Илларион. И его честность никак не была ему на руку. Аббат иногда смотрел на него с укоризной, а обер-прокурор так и вовсе с неприязнью.
В процессе дебатов один из судей заметил, что у него есть сведения, будто рыцарь божий забрал себе сундуки с серебром из дома бургомистра и из приюта для женщин, и поэтому ему нельзя доверять безоговорочно. Все это Волкову предсказывал брат Илларион, и он же на эти упреки сказал:
— Деньги те рыцарь не утаил, а передал Святой Матери Церкви, и она с благодарностью их приняла.
После этого неприязнь обер-прокурора к нему заметно усилилась.
Как только кавалер начинал говорить, так тот морщился, словно перед ним был последний лжец.
Но Волкова это не смущало, он и дальше говорил все, что думал.
Так продолжалось почти две недели, кавалер приезжал в ратушу каждое утро, сидел там до обеда, потом сидел там до вечера. Как ни упирались монахи, но обер-прокурору они уступили большую часть пойманных. Договорились они с братом Илларионом, как будут делить имущество воров, конокрадов, ведьм и разбойников.
И так тому все обрадовались, что городской совет решил для всех господ, что участвовали в консилиуме, устроить пир. Так и поступили. Все городские нобили с женами и дочерями были тоже приглашены. Для того в ратуше поставили столы и даже разрешили простым горожанам заходить и смотреть, как там все будет.
С радостью эту весть восприняли хозяева харчевен, скотобоен, мясники и пивовары, пекари и торговцы вином. Пир начался в обед, в воскресенье. Приглашенных насчитывалось сто пятьдесят шесть человек, все люди знатные и уважаемые.
Во главе стола сидел граф Вильбург, обер-прокурор герцога, по левую руку от него Первый судья земли Ребенрее. Справа от графа восседал аббат Илларион, казначей Его Высокопреосвященства архиепископа Ланна и кардинал Святой Матери Церкви. А вот еще правее, ближайший к нему, сидел в прошлом простой солдат, а ныне рыцарь божий и хранитель веры, прежде Ярослав Волков, а ныне Иероним Фолькоф по прозвищу Инквизитор.
Сидел он спокойно и с достоинством, ловил на себе взгляды незамужних дам, но не отвечал им ни кивком, ни кубком, ни улыбкой. И не от спеси или высокомерия. Не до молодых дам ему было сейчас. Рождалось в нем странное чувство. Сидел он так, словно привык к такому месту с детства, как будто по праву рождения здесь находился. И никто в этом зале не усомнился в том, что достоин он сидеть по правую руку кардинала. Только он сам. Сам не мог поверить, что сидит здесь, что поднимает тосты за графа и кардинала, и за присутствующего тут барона фон Виттернауфа, за городского голову и первого судью земли. И вслед за ним поднимают свои стаканы и бокалы первые нобили города, и словам его кивают, и хлопают в ладоши.
Кто бы подумать мог, что четырнадцатилетний мальчишка, который от нищеты пошел в солдаты, через двадцать лет окажется на этом месте. Да никто, кроме самого мальчишки. Тогда он верил, что такое может быть. И вот сказка, кажется, сбылась.