— Сто шестьдесят шесть человек, среди них три офицера и восемь сержантов, — требовательно выговаривал Волков. — Триста монет мне на месяц нужно.
— И двухсот довольно будет, — твердо отвечал аббат. — Скажите, чтобы умерили алчность.
Так сказал, что и не поспоришь с ним.
— Хотите взглянуть на серебро? — спросил Волков, уже попрощавшись с ним.
— Всю жизнь на него гляжу, — отвечал монах-кардинал, вставая, — век бы его не видеть. Я братьев своих пришлю, пусть они смотрят.
Шестеро пришедших монахов были ловки на удивление. Тут же, в покоях, рассыпали серебро на большие рогожи, раскидали монеты мелкие к мелким, большие к большим, старые в отдельную кучу. Считали его проворно, в мешки складывали, сургучом запечатывали. Ёган, Сыч и Волков оглянуться не успели, как все уже посчитано было, сложено, веревками обвязано, сургучом залито. Монахи кланялись и ушли, даже сундуки не оставили, с собой уволокли.
— Какие же проворные до денег люди! — восхищался Ёган.
— Попы, одно слово, — вздыхал Сыч. — По проворству до денег они даже проворнее менял будут.
А последний монах, старший среди них, выложил перед Волковым кошель с деньгами и бумагу, просил расписаться. Оказалось, что это расписка о получении двух сотен талеров. Кавалер мрачнее тучи был, ставя подпись. Смешно, с него требовали расписку за то, что он получил жалкую часть из денег, которые он уже считал своими.
— А сколько же всего денег было? — спросил он у монаха, который прятал расписку в кожаную сумку для бумаг.
— Двенадцать тысяч шестьсот сорок два талера разными монетами, — сообщил тот. И ушел.
Кавалер же погрузился в траур. Пришел в себя и заорал:
— Ёган, а ну зови монаха нашего.
Ёган бегом кинулся из покоев, и вскоре перепуганный брат Ипполит стоял перед кавалером.
— Ты кому-нибудь пишешь? — Волков едва разжимал зубы от злости.
— Письма? — спросил юный монах.
— Письма.
— Только настоятелю Деррингхофского монастыря. Отец Матвей духовник мой. И как…
— Про деньги ему писал?
— Про деньги? — удивился брат Ипполит.
— Про деньги, про серебро.
— Нет, а зачем же?
— Не писал? — злился Волков. — Точно?
— Душой своей бессмертной клянусь, и не надобно отцу Матвею про то знать, не интересно ему, — убеждал кавалера монах.
— Ступай, — сказал Волков.
— Господин, — не ушел брат Ипполит, — бумаги, те, что из казначейства города прислали, их подписать нужно.
Он выложил счета, которые вчера Волков подписывать побоялся. Теперь, после приезда трибунала, он уже не был самозванцем. Еще раз просмотрев счета и подписав их, произнес:
— Этого всего мало будет, пусть городской совет еще денег дает, у нас теперь не только в тюрьме людишки сидят, но и на барже. Всех кормить нужно, всем палачи нужны.
Монах сел писать бумагу, а кавалер сидел рядом, все еще мрачный, и думал о том, как попы узнали про его деньги. А тут его Ёган позвал:
— Господин, идите поглядеть, тут нашел я кое-что.