— Хватит, болван, — зло сказал кавалер, — я здесь не за серебром. Дети у него. Когда мужиков обираешь, чертов ты ростовщик, ты об их детях думаешь?
— Я никогда, слышите, никогда не давал мужикам денег в рост, только купцам да другим банкирам, я не плохой человек, поверьте. Я больше меняю деньги и веду векселя дома нашего на предъявителя. В рост денег редко даю. Я не плохой человек, — он поставил шкатулку на стол, схватил Волкова за руку, да так крепко, как и подумать на этого заморыша нельзя было. — Я не плохой человек. Слышите?
— Да отстань ты, — кавалер вырвал руку и оттолкнул банкира, — собирайся, говорю. А будешь упрямиться, так солдат позову, поволокут с позором.
— Послушайте, вы думаете, я плохой человек, — продолжал банкир почти в горячке и снова хватал Волкова за руки, — но я не плохой! Думаете, я с госпожой Рутт по своей воле дела вел, нет! Никогда! Мне от нее дышать невозможно было. В одной комнате с ней задыхался я. А отказать ей и вовсе не мог, да никто не мог ей перечить. Разве были такие в городе, спросите хоть у кого. Она же страшная, только поглядит на тебя, сразу пальцы холодеют.
Он вдруг выпустил Волкова, схватил со стола большую книгу, быстро листал, совал ее кавалеру в лицо и говорил:
— Вот, глядите, вот! Жертвовал я двенадцать монет на приют для скорбных жен, а вот, — он опять листал страницы, — вот, покрыл крышу собора Святой Елены, она старая была — сорок семь талеров. Спросите настоятеля отца Томаса, он мне до сих пор благодарен. А вот, смотрите, каждый год даю на богадельню для стариков, по девять талеров каждый год, отец Отий и монахини — все свидетели, спросите у них, послушайте, я не плохой человек, а вот…
— Хватит, — прервал его кавалер и стал из ларца выгребать деньги, — до утра уезжай из города. Увидят тебя тут — зарежут. Даже до тюрьмы не довезут. Вопрос этот решен.
Денег в ларце было много, а кошель у кавалера и так был полон, много монет не влезло, тогда Волков стянул с головы жида его шапочку и остальные деньги вытряс из шкатулки в нее.
— Ты из дома Хиршей? — спросил он банкира.
— Да, добрый господин, — отвечал банкир. — Мой дядя…
— Если не пришлешь мне триста монет, — перебил его Волков, — найду первого из Хиршей и отниму у него, скажу, что ты должен.
— Нет, нет, не волнуйтесь, в течение недели я все вам пришлю.
— И запомни, я не шучу, если тебя утром заметят в городе — тебе конец.
Кавалер пошел на выход, а банкир семенил рядом и все что-то бубнил, рассказывая, что он не плохой человек, и благодарил рыцаря.
На выходе из кабинета, где его ждали Брюнхвальд, Максимилиан и Сыч, он остановился и сказал им:
— Это не тот, тот уехал уже. Едем к себе.
И протянул узелок с серебром Максимилиану, чтобы тот нес.
Не тот так не тот. Ротмистру и Максимилиану, взявшему тяжелую шапочку, было все равно, а вот Сыч расстроился.
— Эх, — вслух грустил он, — три гульдена за плевое дело. Не срослось.
Волков покосился на него и стал спускаться по лестнице с высокими ступеньками.
Он думал, что сказать барону, а еще не мог сам себя понять, зачем он этого жида не стал брать, отпустил он его уж точно не за деньги.
⠀⠀
⠀⠀
⠀⠀
Глава 38
⠀⠀
И был рад неимоверно, когда увидал внизу дюжину монахов на трех телегах и среди них отца Николаса. Того самого, с кем недавно был в городе Альке, где выявили навет.
Монах был не спесив и тоже радовался кавалеру. Они обнялись как старые друзья.
— Рад я, что вы приехали. Рад, что аббат и архиепископ вас благословили, — говорил Волков.
— Как получили ваше письмо, так сразу засобирались, думаем, уж кавалер врать не будет. Ведьмы будут.
— Будут, будут, — обещал кавалер, — у меня целая тюрьма этими бабами набита, вам на неделю хватит. Как хорошо, что аббат вас отпустил.