— Он из-за реки, с запада?
— Да, но он истинно верующий человек, сказал, что денег у них совсем нет и они ждут, что император или герцог с наступлением весны начнет собирать людей для новой кампании. Я дал ему два талера, и он мне повторял «спасибо», пока я не ушел оттуда.
— И что, хороши те люди? — спросил Волков.
— Кавалеристов среди них не видел, — вспоминал ротмистр, — тридцать человек, неплохи, добрые стеганки и доспех неплох — справные мужи, такие, как у меня, остальные хуже и вовсе не сброд. Но среди них человек двадцать арбалетчиков, и в обозной телеге я приметил стволы аркебуз, семь штук.
Кавалер молчал, и Брюнхвальд продолжал:
— Если вы так легко дали мне двести монет, может, предложим им сотню, чтобы чувствовать себя спокойно.
— Немедленно отправьте к этому Бертье человека. Верхом. Обещайте им сто монет, пусть идут сюда. Ёган! Бумагу, чернила! — приказал кавалер.
А сам вспоминал, как раздражены остались городские нобили его действиями и гнусным самоуправством. А теперь еще весь город говорит, что у него и сундуки с серебром в покоях. Разве это не повод собрать мятеж? Да и не мятеж это будет, а восстановление справедливости. И он понял, что попы из трибунала и солдаты ему бы сейчас совсем не помешали. Чуть подумав, кавалер решил написать настоятелю монастыря Святых вод Ердана и по совместительству казначею архиепископа Ланна, святому отцу брату Иллариону, с просьбой как можно скорее прислать сюда трибунал инквизиции, так как здесь просто гнездо мерзких жен и власти потакают им.
Он быстро написал два письма и, пока ротмистр обедал, пошел на двор, где увидел Агнес, разглядывающую великолепную карету Рябой Рутт. Девочка была хмура, как будто не выспалась, руки платок комкают раздраженно. И когда Волков подошел к ней, спросила, не здороваясь, не присев вежливо:
— Чья это карета?
— Пока непонятно, — отвечал кавалер и положил ей руку на плечо. — В городе все непросто.
Она подняла на него глаза, затем покосилась на руку, что лежала на ее плече, и сказала холодно и высокомерно:
— Тут одни крысы в норах, ворону они не противники. Идите своей дорогой, мой господин.
Волков молча смотрел на нее, а она продолжила:
— А карета — моя!
Волков руку с ее плеча убрал, не ответил ничего и пошел прочь, ухмыльнувшись, уж больно нагло она требовала карету, хотя, может быть, и заслуживала ее. А она смотрела ему вслед, губы поджала зло.
⠀⠀
⠀⠀
⠀⠀
Глава 33
⠀⠀
— Когда же вы спросите у Рябой Рутт про документы?
Теперь ничего не мешало сделать это, но комендант Альбрехт, противный старикан, стал просить у него бумаги на всех, кого он ему в тюрьму привез, чтобы всех записывать в тюремную книгу по именам. Хорошо, что Волков монаха взял с собой; начали баб из приюта спрашивать, затем Рутт и ее бабенок, все записывали, время потеряли кучу. Но комендант, а теперь еще и лейтенант городской стражи, не унимался. Вздумал требовать денег на содержание задержанных, так как магистрат на это дело не дает даже медной монеты. Волков удивлен не был, дал талер на бобы и хлеб, оставив монаха коменданту для писания бумаг, а сам наконец пошел в прекрасно оборудованную залу «для бесед», где Сыч уже с удовольствием разглядывал разные приспособления, которые заблудшему и неразумному помогли бы найти путь к истине. Но не успели они позвать ведьму, как пришел человек от барона:
— Господин барон просит господина кавалера быть в гостинице. Немедля.
Пришедший был взволнован, видно, ему передалось волнение хозяина.
— Что еще случилось? — недовольно спросил Волков.
Чуть понизив голос, человек барона сказал с заметной долей трагизма в голосе:
— Обер-прокурор прибыли.
— Ну вот, — произнес кавалер, — теперь уже и не сбежать.
Он засмеялся, на удивление присутствующих, встал и поехал в гостиницу.
⠀⠀