— Благочестивая Анхен и Ульрика собрались ночью, золото забрали и уехали, а куда — мне не сказали.
— Ладно, — немного подобрел Сыч, поднял с земли мужика, — пойдем-ка, покажешь, что осталось. И не думай бежать или хитрить, на кол посажу.
Все уже слезли с коней, стояли рядом, смотрели на все это действо и восхищались Сычом, Брюнхвальд даже головой восторженно мотнул. Пошли внутрь большого дома. Как ни хотелось ротмистру спуститься в подвал, но Волков послал его с людьми собирать всех баб, свести их в большую столовую и там держать под присмотром. Бабы, конечно, начали дружно выть и все спрашивали, куда их ведут, брать ли им вещи и можно ли хлеба с собой. Солдаты и сами не знали, сгоняли их куда велено. Пока Сыч и привратник искали свечи и лампы, кавалер пошел с Ёганом, Максимилианом и двумя солдатами в покои к благочестивой Кримхильде.
Старуху все бросили. Видно, как уехала Анхен, так и весь порядок в приюте рухнул. Та, о ком еще вчера говорили с придыханием, сейчас валялась на полу рядом с кроватью, чепец закрывал лицо, а рубаха ее была мокра.
Она не спала, тяжело дышала и смотрела на пришедших мужчин с ненавистью. Лицо ее страшное лицо кавалер узнал сразу, это она являлась к нему ночью. Волков склонился к ней:
— Я же говорил тебе, что приду за тобой. Говорил?
Старуха захрипела. Кавалер засмеялся и приказал:
— На перину ее положите и несите в столовую ко всем.
Старуху приволокли к рыдающим от страха бабам, бросили ее на стол. Тут пришел солдат и сообщил:
— Ваш человек уже в подвале, свечей и ламп у него в достатке, вас зовет.
Лестница в десять ступеней, низкий потолок, горы тряпья, а в середине Михель Кнофф и Фриц Ламме с лампами.
— Ну, — говорил кавалер, спускаясь вниз, — что тут?
— Кажется, экселенц, вы будете довольны.
Волков подошел и понял, что имел в виду Сыч. Перед ним стоял огромный кованый сундук.
— А ключи?
— Ключи были у благочестивой, — отвечал привратник. — Завсегда при ней.
— Такой сундук не сломать, — сказал Сыч, — нужно наверх тащить.
У сундука четыре ручки; четверо самых крепких солдат взялись за них и едва оторвали сундук от пола. Пришлось тащить волоком, а тряпье мешало. Необходимо было расчистить путь до лестницы, разбросать по сторонам эти кучи. Волков заметил, как один из солдат нашел вещь, которая ему, видно, приглянулась, и в свете лампы разглядывал ее вместо того, чтобы тащить сундук. Кавалер вырвал вещь из рук солдата, и тот сразу занялся делом, а Волков хотел было откинуть тряпку, да удивился, это оказался бархат, еще и мехом отороченный. Кавалер подошел к привратнику, который стоял в сторонке с подсвечником, и спросил у него:
— А что это за тряпье тут кругом?
— Одежа убиенных, — ответил тот.
— Что? Какая одежа? — не понял Волков.
— Убиенных, — не моргнув глазом повторил привратник.
Никто не прислушивался к их разговору: солдаты и Сыч были заняты сундуком, они нашли ломы и веревки и уже втягивали неподъемный сундук на крутую лестницу.
— Убиенных? Каких еще убиенных? — не понимал Волков.
— Купчишек.
— Купчишек?
— Ага, их, бедолаг, — в голосе привратника слышалось некое сожаление.
У Волкова даже вопросы пропали, нечего ему спросить было. Смотрел он в тупые, безвинно-коровьи глаза Михеля Кноффа и не находил слов, хотя за ними никогда в карман не лез.
Сундук приволокли с большими усилиями к нему в покои, открыть его оказалось непросто: петли внутренние, два замка. Старуху, баб и привратника Брюнхвальд повез в тюрьму. Коров и лошадей, что были в приюте, привели на двор гостиницы.
Волков зверски хотел есть, сел за стол, а перед ним, откинув ковер, чтоб не замарать, два кузнеца пытались открыть сундук. Покопались, ушли, обещали вернуться. Кавалер очень хотел заняться допросами, тем более что барон фон Виттернауф уже присылал человека с вопросом. Знать он хотел, когда они пойдут допрашивать ведьму Рутт насчет искомого. Волков говорил, что скоро, но о какой там ведьме может идти речь, когда перед тобой такое богатство. Он не доел еще, когда вернулись кузнецы. Что-то поковыряв, подпилив и снова поковыряв, они заулыбались и, чем-то щелкнув в сундуке, сказали: