Они уселись за стол втроем, слуги из гостиницы были скоры и ловки, и Вацлав шмелем кружил тут же, старался угодить важным господам. Он и все остальные видели во дворе карету с гербом Его Высочества, на которой приехал барон, и отряд опытных солдат, что до вечера расположились во дворе гостиницы.
Карл и барон разглядывали Волкова с удивлением. Не таким они видели его еще совсем недавно. Кавалер был худ неимоверно, в ворот дорогого колета получилось бы две таких, как у него, шеи просунуть. Выстрижены волосы за правым ухом, и шрам от макушки до шеи, еще нитки не выдернули. Рука правая зашита. Только глаза все те же смотрят исподлобья, взгляд неуступчивый.
— Болели? — спросил Карл у Волкова. — Отчего худы так? Не понос ли?
— Не понос, хворь неведомая, — отвечал кавалер. И соврал потом: — Ничего, монах мой при мне был. — Он тут же полез в кошель, вытащил оттуда великолепный перстень, бросил его на стол набережно. — А этим меня отравить хотели.
Карл взял перстень, посмотрел драгоценность и передал ее барону, который с видом знатока осмотрел камень и оценил его:
— Что ж, они вас всерьез принимали, не скупились. Тридцать гульденов.
Волков знал наверняка, что перстень стоит дороже, но спорить не стал:
— Сначала купчишку с золотом прислали с извинениями. Я взял золото, извинения принял, так они мне целую делегацию отправили с этим перстнем.
— А как вы узнали, что он отравлен? — спросил Карл.
— Купец, что перстень держал, в перчатках был, вот я и попросил его снять их и перстенек примерить, а тот ни в какую, хоть убивай. А как прижали его, так и рассказал все.
— И кто же этот отравитель? — Фон Виттернауф смотрел в самую суть, не зря послом герцога служил.
— Бургомистр, — коротко ответил Волков, наблюдая за реакцией барона.
Тот ничего не сказал, покосился на Брюнхвальда и стал барабанить пальцами по столу. Слуги ставили тарелки, принесли первый пирог, графин с вином, а барон все стучал и стучал пальцами по столу и поправлял кружева на вороте, поглядывая то на кавалера, то на ротмистра.
А они молчали, ждали его слов. Волков не выдержал, заговорил:
— То, что мы ищем, было у одной бабенки, у ведьмы. Она опаивала купцов и грабила их. Если находила бумаги, то и убивала.
— Так возьмите ее, — оживился барон.
— Ее повесили на берегу реки.
— Кто?
— Думаю, тот, кто не хочет, чтобы мы тут все ворошили, а это бургомистр, начальник стражи, старуха содержательница приюта для беглых баб, ее помощница и еще пара ведьм, что заправляют бандами.
— Ведьмы, ведьмы, у вас кругом ведьмы, — вдруг раздраженно заговорил фон Виттернауф. — По сути, вы так ничего и не сделали.
— Сделал, — спокойно отвечал кавалер, — вашего Якоба Ферье опоила ведьма и разбойница Вильма и убила его, а то, что мы ищем, показывала другой ведьме, богатой и уважаемой Рябой Рутт.
— Так возьмите эту Рутт, — говорил барон все еще раздраженно. — И спросите у нее.
— У нее охрана, и куда мне ее взять, к себе в покои? Всех, кого я брал и держал в тюрьме, ваш бургомистр выпустил. Он сует палки в колеса. — Волков обвел стол с прекрасными кушаньями. — Мы сидим здесь и не знаем, а где-то тут может быть яд. Я не мог есть в одном месте, каждый день был в разных трактирах, но они все равно меня достали, не ядом, так хворью.
При этих словах ротмистр с бароном стали оглядывать кушанья.
— Да не волнуйтесь вы, всех нас они отравить не посмеют. Тем более с вами, барон, — продолжал Волков. — Но пока мы не возьмем бургомистра, дела не сделаем.
— Я не могу санкционировать его арест, — упрямо сказал фон Виттернауф.
— В таком случае я считаю свое дело свершенным, — произнес кавалер. — А вас, барон, прошу оплатить пятидневный марш людей ротмистра из Ланна в Хоккенхайм и обратно.
— Вы не понимаете! — заговорил барон. — Бургомистр — близкий друг обер-прокурора. У них общие дела, много общих дел. Он зарабатывает обер-прокурору деньги, понимаете? Обер-прокурор просто закроет дело, если в нем будет фигурировать его дружок.
— Не закроет, — спокойно отвечал кавалер. — Не закроет, если дело будет вести Святой трибунал.
— Что? — Барон вскочил так резво, что тяжелый стул отъехал. — Никаких попов, вы слышите, — он стал размахивать руками, — никаких попов!