— Ну, говори, пойдешь в приют или у меня пока останешься? — снова обратился Волков к Эльзе.
Девушка стала мяться и краснеть, косилась на Сыча и молчала.
— Не бойся, говори. Тебе ничего не угрожает. Все будет так, как сама захочешь.
— Я и не знаю, — мямлила Эльза Фукс, — я до сих пор сама и не решала ничего.
— Если замордовал тебя Фриц, так и скажи. Чего боишься?
— Господин Фридрих… Он просто меня там, в людской, при других слугах берет, а они смотрят. А как вас нет, так и сами домогаются. А так я с вами хочу остаться… Да, лучше с вами, господин.
— А ну-ка, кто там к тебе домогался, — сразу стал яриться Сыч, хватая девушку под руку, — а ну пошли, покажешь.
— Стой ты, дурень, — остановил его Волков, — потом выяснишь. Ты мне, Эльза, ответь, почему ты в приют идти не хочешь. Вон тому чумазому давать согласна, а в приют — ни в какую.
Девушка стала вдруг строгой, серьезной, словно повзрослела сразу, и, глядя на кавалера, произнесла твердо:
— Лучше с господином Фридрихом, — она кивнула на Сыча, — чем туда. Душно там, от старухи словно чад идет, стоишь рядом — вздохнуть не можешь. Одни бабы злобные дерут друг друга, другие такие несчастные, что в петлю лезут. А Ульрика настолько страшная, что сердце рядом с ней стынет.
— Ульрика? Кто она такая? — спросил Волков.
— Помощница Анхен.
— И чем она страшна? — продолжал спрашивать кавалер.
— Темная душа, — серьезно говорила девушка, вспоминая что-то, — один раз меня в столовой заставили столы скоблить с одной бабой, а у бабы той дети с мужем сгорели, и она рыдала день-деньской, поскоблит стол малость, а потом сядет на лавку и рыдает. Ульрика раз ей сказала работать, она вроде и начала, и тут же опять села рыдать, она ей второй раз сказала, баба та опять принялась работать, но не прекращала рыдать, так Ульрика подошла к ней, погладила по голове и сказала тихо: «Боль твоя не утихнет, и нам от тебя проку нет, ты ступай к реке, там покой найдешь». А я глядела на Ульрику, а у нее глаза темные, как колодцы ночью, а баба та встала и пошла.
— И что, утопилась баба та? — Сыч внимательно слушал рассказ.
— Не знаю, — отвечала Эльза Фукс, — я ее больше не видела.
— Ладно, побудешь пока со мной, — задумчиво произнес Волков, все еще играя последней каплей пива в стакане, и тут же продолжил уже другим тоном, тоном господина: — Платье постирай, не терплю замарашек. Сыч, обрюхатишь девку — женишься. И собирайся, поедем в тюрьму, поговорим с нашими сидельцами насчет Рябой Рутт.
— Не волнуйтесь, экселенц, — задорно лыбился Фриц Ламме, выпроваживая девушку из покоев, — с девкой все будет хорошо, я жениться еще не надумал. А в тюрьму сейчас поедем. Только выясню, кто к нашей Эльзе клеился, мозги ему вправлю и поедем.
— Смотри, без кровищи там, — кричал ему вслед кавалер.
— Обязательно без кровищи, — обещал Сыч уже из коридора.
⠀⠀
Есть Волкову хотелось, и поэтому решили они перед тем, как в подвал холодный идти да сидельцев там допрашивать, зайти в какую-нибудь харчевню поесть. Особенно был не против повар Ёган, видно, ему самому не очень нравилась собственная стряпня. В харчевне заказал себе одному миску бобов с мясом, да такую, что хватило бы двоим. А у Волкова там, может, от пива начала болеть голова. Он вообще-то на здоровье не жаловался, если речь не шла о ранах, что получены от оружия. А тут голова. Видно, крепко ему досталось тогда, в «Безногом псе». Глаза у него уже почти прошли, а вот полученные по шлему удары давали о себе знать.
— Монах, — окликнул кавалер брата Ипполита, — зелье от болей в голове при себе?
— Со мной, господин, — отвечал монах, — опять боль донимает?
— Давай накапай капель.
Монах ушел, сыскал ему воды, принес стакан, стал отсчитывать капли и говорил:
— Вам бы полежать, иначе толку не будет, в покои бы вернуться.
Кавалер выпил зелье. Он и сам знал, что от капель монаха боль-то проходит, но вот голова становится дурная, тяжелая. Слушаешь, и тут же переспрашивать приходится, словно не слыхал. А услышал, так и позабыл сразу, хоть снова спрашивай. Да и что спрашивать, уже не помнишь. Он вздохнул и сказал Сычу:
— Не поедем сегодня в тюрьму, монах велит прилечь, так и сделаю.
Когда вернулись в трактир «Георг Четвертый», там их встретил управляющий Вацлав. Был он огорчен, кланялся и спрашивал: