— А тебя учила читать или писать?
— Нет, господин. Учила травы различать и зелья варить.
— И что за зелья? — интересовался Сыч.
— Сначала рвотное, для очистки нутра от хворей, а потом и сонное, для сна, но я плохо училась, в травах путалась, Вильма меня дурой звала.
— Больше не будет она тебя обзывать, — заверил Сыч.
— Не будет? — переспросила девушка, уставившись на Сыча и ожидая пояснений.
— Повесили ее.
— Кто, стражники?
— Нет, не стражники.
— А кто же тогда? — не понимала Эльза.
— Сама подумай, — говорил Сыч загадочно.
— Ганс Спесивый? — гадала девушка. — Хотя нет, он Вильму слушался.
— Ганс сбежал из города. Кто еще мог ее повесить?
— Не знаю, — задумалась она, — может, госпожа Рутт?
Волков и Сыч переглянулись.
— А что, Рябая Рутт могла повесить Вильму?
— Не знаю. — Эльза Фукс задумалась, вспоминая. — Когда они с Гансом один раз деньги считали у нас дома, Ганс хотел больше денег взять, а Вильма ему и говорит: «Доиграешься, дурак, Рябая узнает, что долю ее зажали, так живьем в землю закопает». Говорила, хочет за пять с половиной талеров с Кривым потолковать.
— С каким Кривым, кто такой? — спросил Волков.
— С госпожой Рутт всегда был человек: большой, шляпу носит и тряпку на правый глаз мотает. И при нем и днем, и ночью нож.
— Значит, Вильма под Рябой Рутт ходила? — уточнил Волков.
— Не знаю, господин. Но деньгу ей всегда относила.
Спрашивать больше было нечего, все становилось на свои места. Все дорожки вели к Рябой Рутт, и кавалер, и Сыч это отчетливо понимали. Волков стоял, поигрывая стаканом, в котором еще плескалась капля темного пива, но потом нашел, что еще спросить:
— Думаю отправить тебя в приют, согласна?
— Экселенц, — не дал заговорить девушке Сыч, — рано ее отводить в приют. Может, еще она что-то вспомнит.
— Ты помолчи, — сказал Волков, — знаю, почему ты не хочешь ее отводить в приют, тебе хорошо, когда молодая безотказная бабенка под боком.
— А что? — ничуть не смутился Фриц Ламме. — Ежели у бабы мохнатка есть, то ее и иметь нужно, так Господь сказал, и делать это как можно чаще. Ежели молодых баб не иметь, у них хвори случаются.
— А ты случаем не бабий доктор? — поинтересовался кавалер.
— Нет, у меня другое ремесло, — важно сказал Сыч.
— Так, может, помолчишь тогда, дашь девице сказать?
Фриц Ламме сложил руки на груди, всем своим видом показывая: пусть скажет, если вам так угодно.