Бургомистр обомлел в это мгновение. Дремавшая старуха вдруг встрепенулась, проснулась, словно от боли, шумно с храпом втянула в себя воздух и с испугом уставилась на бургомистра. Ее глаза, карие, навыкат, были вовсе не стары, смотрели внимательно и даже со злобой, старуха сопела своим большим носом и продолжала пялиться на посетителя. А у него сердце встало, он в эти мгновения обливался потом под своими мехами и пошевелиться не мог, даже вздохнуть. А матушка потом захрипела, забуровила что-то нечленораздельное, вроде даже закашляла. Анхен поцеловала ее руку, вскочила, поклонилась и заговорила быстро, встревоженно выталкивая господина фон Гевена из покоев:
— Прочь, прочь ступай, я сейчас выйду.
Он выскочил из покоев весь белый от волнения, сердце едва не разрывалось. Встал у стены, стянул с головы берет, стал им на себя воздух гнать, словно веером. Никогда в жизни он страха такого не испытывал. Казалось бы, чего бояться старуху, что и встать не может, и говорить не способна, а она на него такого ужаса нагнала, что живот ему скрутило, как от дурной еды. А шлюха и воровка Рози, что была тут же, скалилась, видя его состояние, и шептала что-то своей спутнице, такой же воровке и шлюхе. И они над ним потешались, и не прятали потеху свою, но ему было не до них, он едва дышать начал, едва сердце стучать стало.
Тут из покоев вышла Анхен — прекрасное лицо холодно, словно вода в декабре. А глаза морозом обдают, словно декабрьский ветер, что с севера.
— Вон! — негромко сказала она, глядя на бургомистра.
Но говорила это она не ему. Те, кому это предназначалось, сразу все поняли. Рози и ее подруга тут же, едва ли не бегом кинулись из покоев, оставляя бургомистра наедине с Анхен. У того снова сердце остановилось, в ногах слабость появилась, хоть от стенки не отходи. Анхен же подошла к нему так близко, что он запах ее чувствовал, и заговорила ледяными словами:
— Матушка говорит, что бесполезен ты. Проку в тебе нет, ты только деньги считать можешь. Да и деньги ты уже не считаешь, берешь мешки, даже и не заглядывая в них.
— Как же, как же… — только и смог просипеть господин фон Гевен.
— Сказано тебе было узнать, зачем пришлый сюда явился. Узнал?
— Меч, меч у него украли… Воровка Вильма…
— Не за мечом он сюда прибыл! — почти взвизгнула Анхен. — Меч уже вернули ему, да не уехал он.
— Я… Я лейтенанта к нему подсылал, он пил с ним, да тот ничего не сказал ему, даже когда пьян был. Невозможно узнать.
Тут Анхен схватила его за щеки своими пальчиками — теми пальчиками, что любому мужчине сладость необыкновенную могли принести, но на сей раз острые ноготки на них легко драли кожу на щеках бургомистра, так что кровь тут же выступила и покатилась редкими каплями вниз к подбородку. А благочестивая Анхен говорила, обдавая холодом:
— Не можешь узнать, зачем он тут — убей его!
Она отпустила его щеки, достала платок из рукава и стала оттирать пальчики от крови, не отводя глаз своих прекрасных от лица бургомистра.
— Убить его? — Он стал рукой вытирать кровь с щек. — Как же убить-то его, я и не знаю…
— Так ты молодость свою вспомни, как ты раньше убивал? — уже спокойно говорила прекрасная женщина. — Неужто забыл, как ты бургомистром становился.
Фон Гевен тяжело дышал и вытирал лицо дорогим беретом.
— Ступай, — сказала Анхен, — и помни, что матушка тебе больше не благоволит. Пока не изведешь пришлого.
Бургомистр вышел на улицу и шел так тяжело, что привратнику пришлось за локоть его придерживать, чтобы не упал, когда из ворот выходил. А навстречу ему входила в ворота дородная, немолодая, но все еще красивая и богатая женщина. Она переступала порог, чуть приподняв тяжелые бархатные юбки, глянула на бургомистра с усмешкой. Кивнула ему в знак приветствия — вот ей бы он ответил, это не Рози какая-то. Но он ее просто не видел, шел, покачивался, по лицу кровь размазана, а сам смотрел в землю. Но она не обиделась, только еще больше усмехалась и пошла в покои. Ее тоже звала матушка. Дело, видно, было серьезное, раз всех звали.
На улице бургомистр перепутал кареты, хотел сесть не в свою, да кучер чужой осадил его грубо.
В другой раз он бы выяснил, кто таков этот подлец, что грубит ему, а тут — нет, побрел искать свою карету. Хорошо, что его кучер узнал бургомистра в темноте и помог ему. Усадил туда, куда надо, и повез господина в его дворец.
⠀⠀
Волкова разбудил Ёган спозаранку, ничего не разъясняя, только сказал, что сержант пришел. Кавалер из постели вставать не стал, невелика птица, велел сержанта пустить. Следом и Фриц Ламме пожаловал, бодрый и веселый отчего-то: видать, уже знал про новость, о которой пришел сообщить Гарденберг.
— Ну? — спросил Волков, садясь в перинах.
— Кавалер, нашли, значит, Вильму поутру, — сказал сержант, но тон его был невесел, и Волков радоваться не стал. — Возницы, что муку от мельницы ночью возили, как рассвело, увидали ее.
— В реке? — догадался кавалер.
— Нет, на дереве, повесилась она.
— Повесилась? — переспросил с ехидцей Волков.
— Повесилась, — подтвердил сержант. — Мужики снимать ее не стали, будете смотреть?