— Будешь говорить, значит? — уточнил Волков.
— Буду, господин.
Кавалер дал знак Сычу, тот отвязал веревку. Иштван упал на пол, Сыч освободил ему руки. Лодочник полежал немного, потом сел, стал разминать затекшие кисти.
Волков некоторое время подождал и приступил:
— Ну, говори тогда, за что тебе Рутт подарила девку и двадцать монет серебра.
Лодочник уставился на него изумленно, мол, это почему его интересует?
А сам кумекал, сидел и соображал, что ответить.
— Чего лупыдры-то пялишь или вопроса не слыхал? — пнул его Сыч. — Отвечай, дурак!
Иштван продолжал разминать руки и нехотя заговорил:
— Баржу она просила до Эйдена отогнать.
— Рассказывай-рассказывай, — стоял у него над душой Фриц Ламме, явно не с добрыми намерениями поигрывая петлей из веревки.
— А чего рассказывать, приехал человек от нее, говорит, Рутт желает меня видеть. Я приплыл на следующий день, она и спрашивает: баржу в четыре тысячи пудов с товаром до Эйдена спустишь? Я говорю: спущу, чего дашь? Она, мол, тридцать монет.
— Тридцать монет? А не много ли? — удивился кавалер.
— Если честно поедешь, лоцманом, так много, а если баржа ворованная, так немного.
— Значит, ворованная баржа? — быстро смекнул Сыч. — А хозяин где?
— Так про то ты у Рутт спрашивай, я на баржу поднялся ночью — уже ни хозяина, ни купца на ней не было. Мы с ребятами пришли, сели, до Эйдена за два дня доплыли, там нас человек Рутт ждал уже. Секретарь Вилли его кличут.
— Почему так кличут?
— А он с бумагой всегда ходит и пером, у Рутт давно служит, сам как писарь суда одевается. Все за Рутт считает и пишет всегда.
— А куда купца и хозяина баржи дели? — спросил Волков.
— Эх, господин, — ухмылялся Иштван, — и купца, и его приказчика, и хозяина баржи, и его помощников теперь уж никто, наверное, не сыщет. Рутт за собой хвостов не оставляет.
— А что за товар на барже был? — интересовался Сыч.
— Самый ходовой — хмель, в Эйдене за него хорошую цену дают. А если еще севернее спуститься, так еще больше получишь.
— И сколько они за баржу с товаром выручили? — спрашивал кавалер.
— Баржа новая совсем, если даром отдавать, так две тысячи дадут, — говорил Иштван, прикидывая в уме, — а четыре тысячи пудов хмеля… тоже по-всякому две тысячи монет получишь. А то и больше.
— Неужто талеров? — не верил сержант.
— Да уж не пфеннигов, — ухмылялся Иштван.
— Да, — размышлял вслух Сыч, — за четыре тысячи монет не то что пятерых людишек, даже больше зарежешь…
— Я про пятерых не говорил, я не знаю, сколько на барже людей было. Но обычно такой баржей трое управляют, да купец с помощником едет. А может, там и вовсе их двое на барже было.
— А девчонку ты сам у Рутт просил или она монету зажала и с тобою девкой рассчиталась? — спрашивал Волков.
— Нет, девку я сам просил, думал трактир на дороге поставить. Пивом да харчами приторговывать, да пару шлюх завести, вот и просил девку у Рутт. Она и взяла из приюта самую костлявую.