— Думаешь?
— Думаю. Чего ему там, на острове, ночевать-куковать, ночи-то у реки холодные, а тут домишко, печка, перина какая-никакая.
— Думаешь, стоит подождать его?
— Думаю. До утра не придет — так вернемся в город. Сейчас сделаем вид, что уезжаем, у дороги холм большой, за ним встанем. С холма того и реку должно быть видно, и хуторок его. Посидим на холме — поглядим, постережем до утра, зря в такую даль тащились?
— А на кой он нам сдался, этот Иштван? — сомневался Волков.
— Так никого больше нет, мало ли, разговорится. Может, скажет, куда Ганс поехал или где Вильма может быть. На безрыбье и рак рыба. Возьмем, а там уже и видно будет.
Волков оставил в гостинице Ёгана, болевшего после побоев, Эльза и монах тоже были там. Кавалер не взял теплых вещей, и сидеть до темноты тут, а потом возвращаться ночью в город ему не очень хотелось, но Сыч был прав.
— Ладно, на безрыбье и рак рыба, — согласился он. — Давай ловить этого Иштвана. Может, и получится.
Всего их было шестеро: он, Сыч, Максимилиан, сержант Гарденберг и двое его людей при телеге. Изобразив, что уезжают, они выехали на дорогу и, чуть проехав, свернули направо, к холму, который переходил в отвесный берег реки. Там, в кустах, люди Волкова и расположились. С холма и река, и рыбачий остров были прекрасно видны. Удобное место. Только вот ветрено стало, и ветер был северный, холодный. Но ничего, развели костер на склоне, чтобы с реки видно не было. Волков дал стражникам денег, те пошли к дороге, где телеги и подводы двигались непрестанным потоком и в одну, и в другую сторону, и там у пивовара сторговали пива. Лить было некуда, так по солдатскому обычаю лили его себе в шлемы. А у рыбака купили хороших рыб, совсем свежих, принесли и стали на костре их печь. К полудню сходили еще раз к дороге, купили хлеба. Обед вышел неплох, хоть соли не было и пиво быстро закончилось. А потом ветер поутих и тепло стало. Волкова разморило на солнце, он и задремал. Спал он хорошо, уже сумерки накрыли реку, и снова стало свежо. Кавалер проснулся и увидел, как стражники и Сыч доедали рыбу. Фриц Ламме тут же заверил, что господину хороший кусок оставили, но поесть он не успел, сверху скатился сержант и зачем-то шепотом сказал:
— Кавалер, свет в лачуге.
Они с Сычом и сержантом поднялись на вершину холма и присмотрелись.
— Ну вот, — Сыч был доволен, — говорил же, что вернется он к ночи.
Волков прекрасно видел, как в сгущающихся сумерках там, внизу, у реки, в небольшом окошке маленького домика горел огонек.
— Теперь не упустить его надобно.
— Да уж, второй раз он не вернется так скоро, — соглашался Фриц Ламме. — Значит, не упустим.
Пока съехали с холма да добрались до хутора, ночь настала такая темная, что хоть глаз выколи. Похолодало опять, с реки потянуло сыростью, а Сыч не торопился, все хотел сделать наверняка, чтобы не ошибиться, чтобы Иштван не ушел. Ходил сам вокруг хутора, приглядывался да прислушивался. Расставил стражников, к дороге одного, а к лодкам аж двух. Волкова и Максимилиана оставил верховыми на дворе, если лодочник побежит, а в дом пошел с сержантом. Тут же послышалась возня, ругань и грохот, свет погас в окне. Тогда кавалер и оруженосец спешились и пошли в дом, мало ли, подсобить придется. Но помощь их не понадобилась, только сержант пропыхтел из темноты:
— Свету, свету дайте. Не вижу, где вязать.
Максимилиан тут же нашел что-то, запалил. В лачуге стало светло. Тяжело дыша и матерясь, Сыч и сержант все-таки скрутили человеку руки.
— Ух и крепок, подлец, — тяжело отдувался Фриц Ламме. — Еле стреножили.
Они подняли человека с пола, тот был невысок, но плечист, чернявый, лет к сорока уже. Глаза карие, острые. Сам смотрит на кавалера и тут же думает, зачем его взяли.
— Это не Ганс? — с надежей спросил Волков.
— Нет, — отвечал сержант, — это Иштван Лодочник, тоже вор, но не Ганс.
Тем временем Максимилиан разжег лампу и из угла лачуги, из-под старых одеял, вытащил девчонку лет четырнадцати, одетую скудно и в плохой обуви. Стояла она спокойно и даже вроде не была напугана, щурилась от лампы и смотрела на кавалера.
— Так, — сказал Сыч, глядя на нее, — ну а ты кто? Никак дочь его?
— Нет, — отвечала девочка, немного стесняясь оттого, что столько больших и серьезных мужчин смотрят на нее, — я будто жена его, только еще не венчанная. Господин мой говорил, что к Пасхе венчаемся и стану настоящей женой.
Иштван молчал, все еще дышал тяжело после борьбы.
— А лет-то тебе сколько? — поинтересовался кавалер.
— Вам-то что за дело? — грубо спросил Иштван.
И тут же от Сыча получил тяжеленный удар в брюхо, под правое ребро, и тот ему еще приговаривал:
— Когда экселенц тебя спросит, тогда и говорить будешь, а пока жену твою спрашивают — ты молчишь? Понял?