— Поехали, проверим, что за пекарь, а этот, — кавалер кивнул на бандита, — пусть малость оживет — тогда опять с ним поговорим.
⠀⠀
— Вот она, пекарня, — сказала Эльза, указывая пальцем на крепкие ворота и высокий забор, — тут пекарь Кирхер живет.
— Чего-то не пахнет здесь сдобой, — говорил Ёган, оглядывая высокий забор, — и вообще хлебом не пахнет, что ж это за пекарня такая?
— Ну-ка подсоби, — сказал ему Сыч, спрыгивая с коня и направляясь к забору.
Ёган понял, чего тот хотел, встал у забора и помог Сычу забраться на него. Ловкий Фриц Ламме спрыгнул на ту сторону, и сразу же послышался лай здоровенной собаки. Но кавалер не волновался за Сыча, тот и стаю собак перерезал бы, случись нужда. Вскоре за лаем послышалась ругань, но ворота уже открывались. Как только появилась возможность, во двор протиснулся и Ёган, достав тесак из ножен. Волков с удовлетворением заметил, что Ёган уже совсем не тот деревенский мужик, которого он встретил в убогой деревушке. За слугой во двор прошел и Максимилиан, тоже достал оружие. И уже после них, как и положено господину, чуть склонив голову, чтобы не задеть свод ворот, въехал и сам рыцарь божий.
Огромный пес рвал крепкую цепь и лаял без устали, там же сидел на земле мужик, держась за окровавленную голову, рядом валялась дубина. А над ним стоял Сыч, победно поигрывая кистенем, и говорил:
— Я ему говорил не баловать, а он лезет.
Во двор вошла и Эльза.
— Это пекарь Кирхер? — спросил у нее Волков.
— Нет, господин, это слуга его, — отвечала девушка. — Кирхер другой.
Тут же Ёган и Максимилиан пошли в дом, кавалер слез с коня и пошел следом.
Большая комната, в которой давно не пекли никакого хлеба, была завалена грудами одежды, обуви старой, седлами и хомутами, и даже крестьянскими инструментами — грабли и вилы тоже были тут.
За длинным столом у небольшого окошка стоял крепкий мужик, больше похожий на франтоватого возничего, чем на пекаря. Он был не удивлен, но насторожен, оглядывал вошедших недобро.
Максимилиан разыскал табурет, поставил его на середину помещения. Волков сел, вытянул больную ногу.
Тут и Сыч вломился, втащив за собой мужика с разбитой башкой. Бросил его на пол, огляделся и спросил:
— Ну, ты и есть тот самый пекарь Кирхер?
— Может, и я, а вот вы кто? — храбро отвечал хозяин.
— Давай так говорить будем, — предложил Сыч, — я спрашиваю, ты отвечаешь, а если ты спрашиваешь, — Фриц Ламме показал мужику кистень с небольшой свинцовой гирей, — вот этой вот гирей получаешь по сусалам.
Мужик только презрительно хмыкнул в ответ, и, заметив это, Сыч подошел к нему и с размаху врезал ему кистенем по ребрам, приговаривая:
— А это чтобы ты не думал, что мы сюда шутить пришли, а ты тут будешь хмыкать.
Пекарь попытался закрыться от удара рукой, да попробуй от кистеня увернись. Гиря на веревке облетела руку и плотно шмякнула его по левому боку.
Мужик ойкнул и скрючился, хватаясь за бок.
— Что? Хрустнуло ребрышко-то, хрустнуло никак? — ласково интересовался Сыч. — Ну да ничего, у тебя их, ребер-то, много, на весь наш разговор хватит.
— Храбрые, я смотрю, вы люди, — тяжело дыша, говорил мужик, опускаясь на лавку. Он обратился к Волкову: — Вы бы, господин, своего человека угомонили бы, нельзя так с людьми, люди разные бывают. Иной раз ударишь вот так, а потом пожалеешь. Крепко пожалеешь.
— Уж не тебя ли мне бояться? — спросил Волков спокойно. — Уж не ты ли такой человек? Ну, отвечай, или велю все кости тебе переломать.
— Нет, не я… Не я, — говорил пекарь, пересиливая боль в боку и улыбаясь.
Волков дал Сычу знак, тот быстро подошел к мужику, дал тяжеленную затрещину ему по шее, уточнил:
— Ты пекарь Кирхер?
— Что ж так бьешь-то тяжело? — Мужик чесал шею.