— Спрашивайте, — сухо произнес бандит.
— Месяц назад останавливался в «Безногом псе» купчишка один с того берега, звали его Якоб Ферье, знаешь такого?
— Я… имен у них… не спрашивал, — говорил Маер. — Вильма с ними говорила. Нас… только для дела звала.
— Так помнишь купца?
— Нет, много их… было, разве всех… упомнишь.
— И что, всех убивали?
— Зачем? Только самых дураков и самых… жадных. Кто с добром… своим по-хорошему… расставаться не хотел. А так… чего зря душегубствовать. Вильма так вообще чаще… спаивала отваром.
— У купца того сумка была кожаная с бумагами. Может, помнишь?
— Не помню, она… хоть пол талера… стоила? — Бандит говорил все тяжелее и тяжелее.
— Нет, не стоила.
— Тогда… выбросили ее. Если, конечно… этого купчишку… мы оприходовали. А то… может… и не мы. Не мы одни… в городе… промышляли.
— А меч мой Ганс с собой взял?
— На кой черт он ему? Только внимание… привлекать. Тут… кому-то из скупщиков отдал… задешево.
— Кому?
— Да мне… откуда знать, тут сволочей этих… в городе больше… чем воров. Каждый трактирщик… да кабатчик… краденое скупают.
Волков все больше проникался неприязнью к этому человеку, он поднес к его лицу правую изрезанную руку с зашитой раной и с угрозой произнес:
— Я так ничего от тебя и не узнал, и это будет последний мой вопрос: ты меня изрезал, пока я от ведьминого зелья слеп был?
Вопрос был лишним. Кавалер не сомневался, что именно Маеру он воткнул стилет в мясо. А тот только нагло ухмыльнулся и ответил:
— Нет… Не знаю, кто… вас резал. Я внизу был… пиво пил.
— Пиво, значит? — Кавалер больше не мог сдерживаться.
Больным и израненным кулаком он врезал бандиту сверху вниз в морду, в нос, так, что слышно стало, как хрустнули кости и хлипкая кровать под бандитской башкой. Маер застонал. А Волков ударял еще и еще.
Под двумя последними ударами Черный Маер даже не шелохнулся, не кряхтел: он закатил глаза под веки, разинул рот с синими губами и, казалось, не дышал. Кавалер вздохнул глубоко и пошел на выход. Сапогом пнул дверь так, что та чуть не оторвалась, и зарычал:
— Сыч, разводи огонь, кали железо, жги эту сволочь, пока не скажет, где мой меч, или не сдохнет.
— Ёган, подсоби, — крикнул Сыч и чуть ли не бегом кинулся в лачугу и уже оттуда стал причитать: — Экселенц, да вы его, кажись, прибили.
— Не прибил, — отвечал Волков, стараясь держать себя в руках, — я его кулаком только.
— Господин, да вы с вашим кулаком и здорового убьете, а из этого и подавно дух вон, — продолжал бубнить Сыч.
— Жив он, — говорил кавалер, разглядывая больной кулак.
Шов на ране чуть разошелся, и одна за другой наземь скатились две капли крови. Волков подошел к монаху, тот сидел в телеге и делал вид, что его все происходящее не касается. Не любил брат Ипполит, когда у кавалера дурное расположение духа, уж больно страшно было с ним рядом. Но кулак кавалера он осмотрел и сказал с укором:
— Нельзя так, господин, рану беспокоить нельзя, последствия будут.
Волков и сам это знал, он глянул на Эльзу Фукс, что сидела за монахом в телеге и тоже старалась не смотреть на страшного человека. В сторону таращилась, на улицу, теребила конец платка и надеялась, что он на нее внимания не обратит, а Волков обратил: