— Да, господин. У вас кровь на лице.
— Я ничего не вижу, — пробормотал Волков.
— Да, господин, я сейчас позову монаха.
— Меч! — потребовал он.
— Что?
— Где мой меч? Смотри на полу, я уронил меч.
Шло время. Оруженосец что-то делал, но Волков ждать не мог. Хоть резь в глазах и проходила, но голова трещала изрядно и тошнило его сильно. Он поднялся, не пряча стилета, и стоял, держась за стену:
— Ну? Нашел меч? Где ты там?
— Нет, господин, не нашел, его тут нет.
— Твари, — он помолчал, пережидая приступ тошноты. — Твари, они забрали мой меч. Посмотри, что с Сычом?
— Господин, он, кажется, жив! — обрадованно сказал молодой человек.
— Мама моя, — услыхал кавалер характерный говор Фрица Ламме. — Святые угодники, они что, меня убили?
— Нет, — отвечал Максимилиан, — башку тебе разбили, но крови не так много, как у господина.
— Они ушли?
— Сбежали, но вы одного убили.
Волков их почти не слышал, пол раскачивался под ним, а рука стала настолько слаба, что маленький и легкий стилет удержать не смогла. Он выпал, звякнув об пол.
— Брат Ипполит, — кричал Максимилиан надрывно, — брат Ипполит, сюда беги скорее.
— Что? Тут я, — отвечал ему монах.
Еще какие-то люди что-то говорили, но совсем издалека, из темноты. Их слов кавалер уже разобрать не мог.
⠀⠀
⠀⠀
⠀⠀
Глава 12
⠀⠀
Монах и Максимилиан разговаривали, искали двор лодочника, да в темноте найти не могли. Сыч тоже принимал участие в разговоре, направлял их, но больше ныл и бранился их бестолковости. Боялся, что слепым останется, донимал монаха разговорами о лечебных глазных мазях. Волков подумал сказать ему, что уже видит немного, но не смог. Вернее, говорить не хотелось совсем, как-то тяжко было и за ухом саднило, а вот лоб почти не болел.
Нашли наконец лодочный двор, цепной пес разбудил хозяина.
Тот малость испугался, увидав телегу с ранеными людьми, но потом вместе со своей бабой стал помогать. Принесли тряпок чистых и со всего дома светильники, грели воду, помогали вытаскивать Сыча и кавалера из телеги. Косились на Ёгана. Думали, что мертвец, пока тот не стал буровить что-то в пьяном сне.
А Сыч ныл и причитал, молил Бога, чтобы зрение вернул, пока монах не одернул его:
— Хватит, господин уже прозрел.
— Экселенц, вы правда видите? — с надеждой спрашивал Фриц Ламме.
— Вижу, — сипел кавалер, усаживаясь на табурет.