— Что ж, я уеду, раз земля Ребенрее будет ко мне неласкова.
— Нет, не уедете, — сказал барон насмешливо.
— Не уеду? — Кавалер стал наливаться знакомой ему упрямой решимостью. Он пристально глядел в глаза барона. — Кто ж меня остановит?
— Не нужно надувать щеки, кавалер, — сказал фон Виттернауф. — Оставьте это для заносчивых сопляков. Не я буду вас останавливать, а кое-кто посильнее.
— Да, и кто же это?
— Да вы сами, кавалер, — засмеялся фон Виттернауф, — ваша жадность или ваше честолюбие. Кто-то из них. Вы же жадный, кавалер, жадный.
— Не жаднее других, — бурчал Волков.
— Жаднее, много жаднее, я о вас поспрашивал и кое-что узнал. Вы из тех солдат, что скопили денег на старость. Много знаете вы таких солдат? Нет! Все старые солдаты бедны как церковные мыши. За небольшие деньги вы взялись за страшное дело и сделали его, извели упырей. Пытали и жгли лютых ведьм, от вида которых другие теряли рассудок. А когда вам пообещали рыцарское достоинство, так вы в чумной город полезли. В чуму! Да еще, уж не знаю как, заставили или уговорили людей с вами пойти. Я сам не трус, бывал в битвах и сражениях, но в чуму я бы не сунулся даже за графскую корону. А вы полезли и за меньшее. Что это было: ваше честолюбие или вы там пограбить собирались, я не знаю, но вот предложить то, что вам нужно, то, что вы любите, я смогу.
— Деньги? — спросил кавалер.
— Нет, денег у герцога нет, — отвечал барон. — А вот земля у герцога есть.
— Земля? — Это меняло дело, Волков задумался. Теперь он уже не был так грозен и упрям. — Добрая земля никому, конечно, не помешала бы.
— Нет-нет, я не говорил про добрую землю с мужиками: земля, скорее всего, будет малолюдна и небогата, — остановил его размышления барон.
— Да, и зачем она тогда мне? — недоумевал Волков.
— Богатой вы свою землю сделаете сами, попозже, а вот приставку к вашему имени она вам даст сразу. Как вам, например: кавалер Иероним Фолькоф фон Клеве или кавалер Иероним Фолькоф фон Вюзбах? Или…
Это было странное чувство. А ведь кавалер и вправду задумался. Кому-то это показалось бы смешным, но имена мест из уст барона звучали для него как волшебная музыка. Он, если честно, еще получал удовольствие, когда его прилюдно величали божьим рыцарем, совсем не наскучило ему это. А тут еще и эта чудесная приставка «фон». Да, и вправду предложение барона оказалось заманчивым.
— Ко всему гарантирую вам в будущем расположение мое и канцлера земли Ребенрее, а может, и самого курфюрста. Он забудет, что вы убили нечестно его любимца Кранкля.
— Я убил его честно, — сказал Волков.
— Хорошо-хорошо, честно, — не стал спорить барон. — Поймите. Вы войдете в круг близких людей, что посвящены в тайны принца. А это ближний его круг. Об этом мечтают десятки рыцарей придворных.
— Так пусть эти десятки рыцарей и сделают дело, — продолжал сомневаться кавалер. — Зачем вам я?
— Эти десятки рыцарей могут легко зарезать кого-нибудь, встать во главе отряда или управлять крепостью, но для тонкой работы, для поиска и сыска, ни один из них не пригоден. А вы всегда справлялись с подобными заданиями. Найдите бумаги, и дом Ребенрее останется вам благодарен.
— А если их уже нет?
— Убедитесь, что их нет.
— Как их искать? Кто подтвердит, что их нет? Какие доказательства их отсутствия вы примете?
— Не знаю, не знаю, не знаю, — отвечал барон, жестом подзывая к себе слугу.
Тот уже был готов, подошел и положил на край стола рядом с Волковым большой кошелек.
— Это вам на расходы, пятьдесят талеров. Бумаги Якоб Ферье возил в плоской кожаной сумке, простой и старой, сильно потертой. Вряд ли она кого-то из воров соблазнила. Последнее письмо он написал, как я уже говорил, из таверны «Безногий пес».
— А если я не смогу найти бумаги? — Кавалер поднял со стола кошелек.
— Никто вас не упрекнет. Мне будет достаточно вашего слова, что вы сделали все, что могли. — Барон не настаивал, он уговаривал. — Я прошу вас помочь нам, вы окажете большую услугу дому Ребенрее.
— Значит, нужно найти эти бумаги или убедиться, что они уничтожены, и сделать это необходимо тихо.
— Об этих бумагах не должен знать никто, кроме вас. Никто.