— Да как же бандит, господин! — возмущался Фридрих. — Вы ж со святыми отцами и с вашим офицером пять хороших комнат занимали, все с кроватями, с перинами, с окнами. Комнаты на ночь вам топили все, а еще холопов и солдат да монахов, почитай, пять десятков всех без малого. А лошади! Отчего же бандит!
— Семь монет дам, не забывай, ты дело богоугодное делал, ты Святую инквизицию приютил!
— Приютил, оно конечно. Уж вам тут неплохо жилось, — бубнил трактирщик. — Я и так для вас все цены на четверть скинул, а вы семь монет даете!
И начался унылый торг, в котором каждый считал себя правым.
Закончился он к обоюдному неудовольствию сторон на сумме семь талеров и шестьдесят крейцеров.
Разозленный трактирщик ушел, а Волков в плохом настроении сидел за столом и пил пиво, но недолго, вскоре подсел Брюнхвальд. Кавалер сказал ему:
— Наконец-то. Где вы ходите, Карл, нам уже скоро выезжать, пора грузить подводы и седлать лошадей.
На что ротмистр его ошеломил, недолго думая:
— Я не еду, Иероним.
Волков опешил, смотрел на него и не знал, смеяться ли ему или орать, поэтому спросил:
— Что значит не едете? Мы вроде как договорились с вами, и вы работаете на меня.
— Я хотел просить вас об одолжении, я прошу отпустить меня. Мой сержант толковый малый, он сможет меня заменить.
Сержант был и впрямь смышленым, но кавалера все равно начало потряхивать, он бледнел от негодования:
— Карл, вы в своем уме? Что за шутки?
— Мне нужно остаться тут, — отвечал Брюнхвальд твердо.
— Из-за этой вдовы? Да вы в своем уме, ротмистр? Вы бросаете меня в начале дела. Из-за этой женщины? Карл, у вас треть бороды уже в седине, а вы ведете себя как безмозглый юнец!
— Мне нужно остаться тут, — упрямо повторил ротмистр.
— Она вас приворожила! — догадался Волков. — Она точно ведьма!
— Она не ведьма, она добрая женщина и мягкая, она вас считает добрым человеком. Хотя никто другой про вас так даже не подумает.
— Она добрая и мягкая? — кривился кавалер.
— Да, она добрая и мягкая, — настаивал Брюнхвальд.
Волкова так и подмывало сказать, что вдова настолько мягкая и добрая, что половина города побывало у нее под подолом. Исключительно по доброте душевной. Но благоразумно сдержался.
— Иероним, — продолжал ротмистр серьезно, — с ней хотят расправиться. В городе куча мерзавцев, которые ненавидят ее.
Волкова это ничуть не удивляло. Он готов был уже принять решение Брюнхвальда, к тому же он вдруг вспомнил, что по договору ротмистр обходился ему в три офицерские порции, то есть один стоил как двенадцать солдат. И кавалер произнес:
— Ну что ж, раз так, то оставьте себе пару солдат покрепче, но жалованья я вам с сегодняшнего дня больше не плачу.
— Я знал, что на вас можно положиться, мой друг, — как ребенок обрадовался Брюнхвальд, — пойду скажу ей, что вы меня отпустили.
Он встал из-за стола.
— Смотрите, чтобы вас тут не зарезали, — сказал кавалер все еще недовольно.
— Я не позволю этим мерзавцам, — пообещал ротмистр.
— Ну, будь по-вашему, ладно. Значит, вас заменит сержант?