— Одну из баб, что вчера вечером велено было в тюрьму отвести, перед тем, как отвести, взяли силой. Прямо здесь.
— Магду Липке? — Волков стал еще мрачнее.
Брюнхвальд кивнул.
— Сыч?
Карл опять кивнул и добавил:
— И мои два олуха из тех, что ему помогали.
— Господи, — Волков остановился, стал тереть глаза руками, — да что ж это такое. Досады одна за другой, одна за другой идут. И края им не видать. — Он вздохнул. — Люди эти из богатых?
— Да, и при оружии они.
— При оружии? — Волков удивился.
— С мечами и кинжалами. Девять человек.
— Посылайте в трактир за людьми.
— Уже послал.
— Ну что ж, пойдемте, поглядим на этих бюргеров-вояк.
Провинциальные богачи из мелких городков, одежда дорогая, но не такая, как носят в Ланне, — теперь кавалер уже видел разницу. У одного из пришедших тяжелая серебряная цепь, он в делегации старший, остальные глядят с вызовом, особенно четверо самых молодых.
Волков не спесив, поклонился им первый и низко:
— Вы ко мне, честные люди?
Они тоже кланялись, но коротко, без особого почтения.
— К вам, — отвечал тот, что был с цепью, — я Липке, меня здесь все знают, голова гильдии кузнецов, скобянщиков и медников, я требую справедливости! Мою честь поругали ваши люди!
Этот Липке весь кипел, морда красная, не ровен час удар от злобы хватит. А Волков, напротив, был показательно спокоен.
Он прошел к столу и сел за него по-хозяйски. Гостям же присесть не предложил, чтобы знали, кто тут хозяин, а кто проситель.
Брюнхвальд стал рядом, Сыч и два его помощника в стороне. Лица не испуганы, но напряжены, угрюмы. По этим мордам кавалер понял, что вся троица виновна. Такие лица были обычно у пойманных дезертиров, которые не боялись ничего и уже знали, чем все закончится.
— Кто и как поругал вашу честь? — спокойно спросил кавалер.
— Ваши люди! — заорал один из молодых. Указал пальцем в сторону Сыча: — Вон те.
— Это наш палач и его помощники, они люди честные, но бывают и грубы. Коли оскорбили вас словом, так я за них приношу извинения вам…
— Каким еще словом?! — заорал один молодой. — Они…
Его оттолкнул сам Липке и заговорил с яростью, тряся пальцем:
— Не словом! Не словом! Они надругались над моей женой, все трое, брали ее как блудную девку, прямо тут, по очереди, как собаки на собачьей свадьбе! А потом поруганную да в драной одежде вели ночью через весь город. И бросили в холодный подвал.
— И свидетели того, как брали ее силой, есть у вас?
— Какие же свидетели, то ночью было, тут, тут надругались над ней, двери заперев, — орал молодой человек, подходя к его столу ближе.
Волков опять растер лицо ладонями, вздохнул и, ожидая взрыва праведного негодования, отвечал с холодным безразличием: