Волков сел на лавку, вытянул ногу.
— Так в том нет моей вины, я обоих мужей, что Бог дал, любила всем сердцем, — говорила женщина.
— Конечно-конечно, — соглашался брат Иоганн.
— Веруешь ли ты в Спасителя нашего, веруешь ли ты в непогрешимость папы и святость Матери Церкви нашей? — заговорил брат Николас.
— Верую, святой отец, верую, — кивала вдова.
— Ходишь ли к причастию? Исповедуешься?
— Да, хожу каждую неделю. Исповедуюсь, наш поп… отец Марк, скажет вам, если спросите. Спросите у него, пожалуйста.
— Спросим, спросим, не сомневайся. Позовем пастыря вашего и спросим с него, — обещал отец Иона. — Ты, дочь моя, вот что мне скажи, только без лукавства говори, знаешься ли ты с Сатаной.
— Господи прости, Господи прости, — вдова стала истово креститься с показной рьяностью.
— Отвечай, — настоял отец Иона.
— Нет, Господь свидетель, клянусь вам душой своей бессмертной. — Она почти рыдала. — Поверьте мне, поверьте.
— Читала ли ты черные книги, творила зелья, смотрела, как кто другой творит такое?
— Нет, нет, клянусь, нет! Я неграмотная, не читаю книг, никогда не читала.
— Говорила ли ты проклятья, сулила ли беды, призывала ли болезни для скота и для детей чьих-либо? Или для людей?
— Нет, нет, нет. Никогда.
— А приходил ли к тебе во снах человек с лицом черным, или о рогах, или о копытах, или о языке длинном? — спрашивал брат Иоганн. — Говорил ли тебе добрые слова, трогал груди твои, целовал уста твои, живот и лоно твое? Сулил злато? Приглашал с ним идти? Обещал ли любовь?
— Нет-нет, никогда такого не было. Никогда.
— Хорошо, — продолжал брат Иоганн, — а слушала ты проповеди лжеправедных отцов, что воздвигали хулу на папу, и на Матерь Церковь, и говорили от лица сына Сатаны, Лютера?
— Нет, да что вы! — Вдова старалась говорить искренне, складывала молитвенно руки. — Да разве это не грех? Да и нет у нас в городе еретиков.
— Не плевала ли ты на иконы, не читала ли молитвы на простом, грешном языке, не ругала ли отцов святых Церкви дурными словами и не требовала ли от них покаяния сатанинского и реформации?
— Никогда, никогда.
— Палач, добрый человек, выйди сюда! — велел отец Иона.
Вдова, услышав это, заплакала.
Сыч и с ним два солдата из людей Брюнхвальда, что подвязались помогать палачу за серебро, подошли и низко кланялись трибуналу.
Палач был чист, выбрит и горд своей миссией, кланялся он ниже других.
— Сын мой, встань рядом с этой несчастной. И люди пусть твои встанут.
Сыч исполнил приказ незамедлительно.
— Господи, Господи, — запричитала вдова, — зачем это? Святой отец, зачем вы позвали этих страшных людей?
— Дочь моя, — заговорил отец Иона, — по протоколу мы должны тебя осмотреть: надобно, чтобы ты сняла свою одежду.
— Что, всю одежду? — не верила вдова. Она оглядела дюжину мужчин, что были в зале.