«Жена» и «дочь» переглянулись. А гость продолжал:
— Цех суконщиков и ткачей, и община прихода Святой Магдалены просят вас принять шелковую шаль для вашей жены и перчатки из замши для вашей дочери, и полфунта черного перца к вашему столу. А гильдия купцов Южных ворот, коих я представляю, преподносят вам это…
Он положил на стол перед Волковым длинную подушечку из красного бархата и на нее один за другим, да с паузами, выложил три штуки великолепных, новеньких золотых дублонов, кои в этих местах не ходят. Поклонился и сел, удовлетворенный тем, как на все это богатство глядят все присутствующие.
Волков, удивленно взиравший на происходящее все это время, понял, что дальше молчать неприлично. И заговорил:
— Господа, не спутали ли вы меня с кем? Уж не знаю, чем я заслужил ваше расположение. Мне ли эти подарки?
Горожане, довольные, переглянулись. И Павлиц снова встал:
— От всех перечисленных общин и гильдий мы просим вас, господин рыцарь, досточтимый господин Фолькоф, возглавить Рождественский ход от Южных ворот и до Центральной площади. Все цеха гильдии и общины юга пойдут вам вслед.
Волков никогда не жил в больших городах, он не помнил ничего подобного и не торопился соглашаться. Оглянулся на Брюнхвальда, а тот улыбался ему и кивал: «Не волнуйся, принимай предложение». Роха тоже кивал.
— Мне нужно будет только возглавить шествие? — уточнил кавалер.
— Только, только, — кивали депутаты. — Не волнуйтесь. Вы и ваши люди при оружии и конях и знаменах поедут перед колонной, и все.
— Таковы традиции в городах, — успокоил его Карл Брюнхвальд. — В моем городе было так же.
— Ну хорошо. — Волков пожал плечами. — Я согласен. Марта, вина господам депутатам.
— Ах, как мы рады, — говорил купец Павлиц, — мы боялись, что вас уже кто-нибудь уговорил до нас.
Но Волков все еще настороженно относился к предложению, боялся подвоха и поэтому предложил:
— А не хотите ли вы, господа, чтобы позади меня шли сорок человек добрых людей? В доспехе и при оружии?
Депутаты переглянулись, пошептались, и один из них спросил:
— А сколько то будет стоить?
— Да немного, думаю, ротмистру Брюнхвальду пара талеров, да сержанту моему талер, да всем людям, а их будет сорок, добрый обед рождественский с колбасой и пивом, вот и цена вся, — сказал кавалер.
Депутаты опять пошептались, посчитались, покивали головами и сообщили:
— То недорого, согласны мы. Пусть добрые люди идут с вами. И у нас гонора будет больше.
Переговоры закончились, и все обрадованно загудели. Марта ставила стаканы, разливала вино, все: Брюнхвальд и сын его, Брунхильда и Агнес, кавалер и Роха, горожане — пили вино и говорили друг другу приятные вещи. А потом депутаты кланялись и ушли.
Как только они вышли, Брунхильда схватила сережки, стала мерить, а у Агнес были уши не проколоты, и она напялила перчатки, а Волков взял дорогую шаль из шелка посмотреть, покрутил ее перед глазами и кинул на стол перед Рохой:
— Возьми жене своей.
— Чего? — растерялся Скарафаджо. — Жене?
Он глянул на шаль, что лежала перед ним, затем на замершую Брунхильду, которая широко раскрытыми от гнева глазами уставилась на кавалера.
А тот словно и не замечал ее гнева и продолжал говорить Рохе:
— Ты ж говорил, что у тебя жена есть.
— Есть, — соглашался Роха.
— Ну, так бери, — настаивал Волков. — На Рождество подарок.
Роха еще раз глянул на пылающую от гнева красавицу и почти украдкой стянул со стола шаль и спрятал ее себе под дублет.