Вернулись с немолодым господином, тот был богато одет и вежлив, всем кланялся, улыбался, пока Ёган бегал наверх за кавалером.
Волков спустился к гостю, поздоровался, и гость сразу ему не понравился:
— Вы Моисеева племени?
— Да, я из жидов, как любят говорить люди вашей веры, — сказал немолодой господин, — зовут меня Наум Коэн.
Все с интересом слушали, даже дети кухарки, все хотели знать, зачем безбожник пришел к рыцарю Божьему.
А Волков подумал, что этот господин явился сделать ему предложение по поводу завтрашней торговли, возможно, он собирался что-то предложить, и он спросил:
— И что вам от меня нужно, Наум Коэн?
— Хотел поговорить по поводу дома.
— Дома, какого дома, — не понял кавалер, — этого дома?
— Нет, не этого, — медленно говорил немолодой господин. — По поводу дома, что сгорел в Фёренбурге.
Теперь этот господин нравился кавалеру еще меньше. В комнате повисла тишина, да такая, что сказал кавалер негромко: «Оставьте нас». И все услышали. Стали вставать из-за стола, выходить прочь.
Ёган сдуру пошел наверх, а не со всеми в людскую. Там догнала его Брунхильда и, как кошка, вцепилась ему в лицо ногтями, драла и не выпускала, шипела при этом:
— Не смей боле мне перечить при слугах и насмехаться надо мной не смей, слышишь, ты, холоп!
— Осатанела, что ли? — Ёган оторвал ее пальцы от своего лица. — Рехнулась?
— Не смей, я сказала! — продолжала беситься Брунхильда и стала бить Ёгана, да все по морде, по морде. А рука у нее была не легкая. И приговаривала: — Холоп, быдло, смерд!
А он только закрывался и отбрехивался:
— Да отойди ты, припадочная.
Наконец красавица устала, она была удовлетворена, хоть и руки заболели, и пошла в свои покои.
А Ёган остался у лестницы, вытирал кровь с расцарапанного лица и ругался тихо:
— Вот шалава беззубая. Дура шепелявая.
К нему подошла Агнес, она видела все, девочка достала тряпицу из рукава, стала вытирать кровь с лица слуги и заговаривать боль, тихонько говоря непонятные слова. А Ёган говорил:
— Это вон она какая, а ведь только дает господину, а что будет, когда женой его станет?
— Дурень ты, Ёган, — улыбалась Агнес, — никогда она женой его не станет, какая ж она ему жена? Девка она трактирная, а он рыцарь, рыцари на таких не женятся.
⠀⠀
А внизу господин Наум Коэн говорил Волкову, без приглашения усаживаясь на лавку у стола:
— Дозвольте мне сесть, стоять я не молод уже.
— Садитесь, — дал согласие кавалер, но сам садиться не стал — стоял, руки на груди сложив, и смотрел на Коэна исподлобья.
— Я знаю, — начал гость, — что дом у синагоги спалили вы.
— На суде на Книге Святой поклянусь, что не я, — с вызовом отвечал Волков.
— Нет, конечно, не вашей рукой разжигался огонь, но то были ваши люди, и вы как господин их несете ответственность.