Наконец, поев, Волков не выдержал и тоном едким поинтересовался:
— Что ж ты не весел, Игнасио Роха по прозвищу Скарафаджо? Завтра от Пруффа получишь добрую сержантскую порцию серебра. Должен радоваться, а ты сидишь, глядишь на меня, как еретик на икону.
— Сбежал аптекарь, — невесело отвечал Роха, — нет нигде его, и чан медный, собака, украл.
— То не беда, ты завтра получишь денег столько, что на десять чанов хватит, — все так же едко говорил кавалер, — ты, главное, разузнай, как порох варить новый. Думаю, осилишь премудрость сию. Главное, чтобы тебе самому не пришлось мушкеты ковать, вот тут, думаю, ты не справишься. Нет. Кузнечное ремесло тонкое, ему годами учатся.
Роха привстал, потянулся к тарелке, на которой лежал нарезанный хлеб, но Волков отодвинул, Роха, не достав хлеба, снова сел на лавку. Смотрел на кавалера.
— С мушкетами что? — уже без всякой игривости спрашивал тот.
— Будем делать, — буркнул Скарафаджо. — Сделаем.
— Порох ты уже сделал.
— Кузнец не сбежит, я просил Брюнхвальда присмотреть за ним, он обещал. Не сбежит. Сегодня уже ковать начал, я с ним сидел в кузне, если ствол опять трещиной пойдет, будем других мастеров просить, чтоб научили. Хилли-Вилли при кузне оставил, они и приглядят, и подсобят ему.
— Роха, — кавалер стучал кулаком по столу с каждым словом, что говорил, — мне нужны мушкеты, слышишь?
— Слышу. — Роха встал и снова хотел взять хлеб с тарелки, и снова Волков не дал ему это сделать.
— Иди, завтра получишь деньгу от Пруффа, вернешь мне долю за сарай и чан для пороха.
— До свидания, — буркнул Роха.
— До свидания, — в тон ответил Волков.
Не то чтобы ему нужны были эти деньги от Рохи, он бы мог и плюнуть на них, но он не мог так оставить того, что болван Роха ручался за этих бродяг, которых и не знал даже толком. Вот пусть и заплатит за свою глупость.
— А кузнеца я на твоем месте на цепь посадил бы! — крикнул он вслед Рохе.
Тот оглянулся, кивнул и пошел прочь.
А когда Роха ушел, спустилась Агнес. Бочком, тихонечко присела к Волкову на лавку, опрятная, с чистыми кружевами на новом платье, нехотя поковырялась пальчиками в блюде с мясом, да ничего не выбрала, вытерла пальцы о рушник и заговорила негромко:
— А к Хильде Сыч ходит.
— Что значит ходит, каждый день захаживает? — спросил кавалер.
— Так, почитай, каждый день, еще когда у Фёренбурга вы лагерем стояли, стал ходить. Пришел, говорит: давай я тебе, Хильдочка, денег за ласки дам. А она ему: за двадцать крейцеров тебе дать? Козу себе купи. А он: нет, говорит, у меня деньга есть. А она: деньги-то у тебя откуда? Ты ж с господского стола ешь! Из имущества только вша на аркане. А он ей: раньше так было. И сам полез в рубаху и целую горсть серебра достал, звенел у нее перед носом. Говорит: «Я тебе талер дам. Я то серебро в городе добыл, у еретиков отнял». А она, авось не дура, в ответ: «Отдамся за два талера». А он и рад, согласился. Она мне поутру говорит: «Зря два просила, дурень и три бы дал».
Волков стал серый, сидел мрачнее тучи, он, значит, кровать для нее просил сделать, перины раскладывал, а она, шалава кабацкая, его на Сыча да на пару талеров меняла. А недавно дверь не отпирала.
— Когда я пьян к ней в дверь стучал, она с Сычом, что ли, была? — невесело спрашивал он у Агнес.
— Нет, мы вдвоем были, Сыч уже раньше ушел. А она из паскудства вам не отпирала, смеялась над вами и лаяла вас дураком пьяным, говорила, что вообще вас до себя теперь не допустит.
Кавалер еще больше помрачнел. Поглядел на девушку:
— У тебя платье новое? Откуда?
— И платье, и вот, — она без стеснения задрала подол, показала нижние юбки, — батист, и туфли новые.
— Их тебе шалава эта купила? На те деньги, что у Сыча взяла?
— Ага, да еще на те, что ей Георг дал.
— Она еще и фон Пиллена обобрала? — искренне удивился Волков. — Ты глянь какая ловкая!