Немного посовещавшись, монахи, Пруфф, Роха и Волков решили, что трибунал лучше проводить прямо во дворе, и солдаты стали выносить мебель. Аркебузы расстреляли в воздух, нельзя отставлять заряд в стволе. Арбалетчики сняли болты с ложа. На том мятеж и закончился. Волков разрядил и свой арбалет, передал его Ёгану.
Глядя на это, Роха произнес:
— А ты молодец, Фолькоф, ух и молодец, я уж думал, придется драться. А ты их уговорил без железа.
Волков не ответил, он не знал Роху как следует и не понимал, честно ли тот восхищается или льстит, а вот в Ёгане он был уверен, Ёган был простым деревенским мужиком. И Ёган сказал то, что Волкову польстило.
— А я и не думал, что эти, — он кивнул на солдат, — начнут. Когда господин говорит, так его слушаешь и слушаешь, и мысли в голову не придет перечить. Он похлеще попов разговаривать умеет.
Кавалер сел на свой мешок с горохом и принялся за еду, хотя есть ему все еще не хотелось. А хотелось ему завалиться спать в перины, в мягкие, воздушные перины без клопов и вони, такие, как в старом замке Рютте, наполненном сквозняками и запахами прекрасной дочери барона. На худой конец вместо дочери барона его бы устроила красавица Брунхильда, теплая и развратная. Но не было тут ни перин, ни красавиц, только постные морды недовольных солдат да злой краснощекий капитан Пруфф, да мрачный город без людей, да белокожий уродец, что валялся в грязи, выл и просил то еды, то воды, то смилостивиться над ним, а то и слал проклятия. Волков подумал, что он очень устал и что рыцарское достоинство дается ему нелегко, но отступить он не мог. На заре он собирался идти на штурм цитадели.
⠀⠀
⠀⠀
⠀⠀
Глава 15
⠀⠀
— Дети и братия мои, не волею своею, а токмо волею обстоятельств беру я на себя ответственность сию и объявляю себя комиссаром Святой инквизиции, хотя и не достоин звания такого. Но более тут нет никого, и придется мне нести обузу эту. Вторым членом комиссии беру я себе монаха Деррингхофского монастыря брата Ипполита.
Он указал на юного монаха, что стоял ни жив ни мертв от понимания столь важного назначения.
— Третьим членом комиссии беру я себе доброго человека и славного рыцаря Иеронима Фолькофа, известного доблестью своею и твердостью веры своей. Есть ли среди честных людей и верующих такой, что скажет слово против выбора моего?
Он осмотрел собравшихся вокруг: никто из солдат Пруффа или людей Волкова возражать не собирался. Тем более не собирался возражать еретик-каменщик, что с семьей своей присутствовал и с интересом наблюдал за происходящим.
— Что ж, коли нет слов против, прошу членов трибунала сесть за стол, только сначала помолимся, дети и братия мои! — продолжил отец Семион.
И начал громко читать самую известную молитву.
Солдаты сняли подшлемники и принялись приговаривать слова вслед за попом, Волков повторял молитву громко и уверенно. Люди его тоже старательно бубнили непонятные слова, как бубнили их всю жизнь. Жена каменщика осенила себя святым знамением, хотя и была еретичкой, дети ее, а затем и муж последовали ее примеру, но молитвы на языке пращуров повторять не стали.
⠀⠀
Комиссары расселись, отец Семион сидел в середине, Волков справа, брат Ипполит слева, он вел запись.
— Скажи имя свое и имя отца своего, — заговорил отец Семион, обращаясь к колдуну.
— Имя мое Ханс-Йоахим Зеппельт, — запищал колдун.
— Остановись, — приказал отец Семион, — и запомни: говорить ты должен громко, чтобы все слышали. Коли ты станешь говорить тихо, люди добрые, что стоят за тобой, будут тебя бить. А если ты надумаешь врать пред лицом святого трибунала, то ждут тебя казни лютые: и вода, и земля, и железо каленое. Говори нам, как перед Господом бы говорил, все без утайки. Понял ли меня ты?
— Да, — пропищал белокожий колдун.
Пропищал тихо. Капитан Пруфф подал знак своему человеку, и тот тонкой палкой врезал несчастному по спине. Колдуна аж передернуло, и он взвыл.
— Говори громко, — велел капитан, — как того требует святой отец.
— Зовут меня Ханс-Йоахим Зеппельт, — почти проорал колдун, — а отца моего звали Оттон Зеппельт, он механик, строил мельницы в округе.
— Был ли он честным человеком, чтил ли Святую Церковь, Мать нашу, ходил ли к причастию? Не впадал ли в ересь?
— Чтил, он чтил и жертвовал, — пропищал Ханс-Йоахим, — много жертвовал церквям и монастырям. И еретиком он не был.
— Значит, отец твой был богобоязнен и тверд в вере, ну а ты, чтишь ли ты Церковь, чтишь ли ты святых отцов, ходишь ли к причастию, держишь ли тело свое в чистоте, блюдешь ли посты, не отрицал ли ты Святую Троицу и лики святых на иконах?
— Поначалу да, — захныкал Зеппельт, — все чтил и даже служил подьячим в церкви Святой Богородицы, что у речного рынка.