— А тут вино.
Еретик молчал. А баба его перестала выть, как будто выключили ее, поглядела на хлеб и заговорила:
— А вода есть у вас?
— Все есть, все, — заверил Сыч. — И вода хорошая, и масло, и бобы, и солонина. И все дадим вам, красавиц своих покормите, ежели расскажете, как попасть в цитадель. Ну? Чего молчишь-то, безбожник? Дать твоим детям хлеба? Я дам, скажи, как попасть в цитадель.
— Известно как, — наконец ответил мужик мрачно, — есть южные ворота, есть северные, идите и заходите.
Сказано это было если не с вызовом, то уж точно с неприязнью. Не дожидаясь приказа, Сыч коротко, без замаха, ударил мужика в правую часть брюха. Тот сразу повалился на землю, а баба и девки снова завыли.
— Ты бы лучше не грубил, — ласково посоветовал Сыч, присев на корточки рядом с мужиком, — мой господин грубость не любит. Велит тебя и бабу твою на воротах повесить — я повешу. А девок твоих заберем, скучно солдатам в лагере, вино есть, а девок нету. Так что, милок, ты лучше спесь свою еретиковскую при себе держи. Ну так что, скажешь, как в цитадель пройти можно, если ворота закрыты? А мы хлеба тебе, девицам твоим дадим.
Мужик сел на землю, приходил в себя после удара, кряхтел и наконец произнес:
— От вас, папистов, хлеб взять — что душу сатане заложить.
— Да уж ты… — начал Сыч.
Волков видел таких уже не раз, видел, как пытали еретиков и огнем, и железом, и все равно они не отрекались от ереси. И он сказал Сычу:
— Оставь его, разговоры с ними — пустое. Вешай на воротах. Девок в лагерь.
И тут вскочила баба, подбежала к кавалеру, упала рядом на пол, схватила его за сапог, заговорила с жаром:
— Господин, умоляю, не казните его, он человек смирный, незлобивый, только верует сильно, верует он, вот и противится, а в город есть дорога, я вам ее покажу.
Кавалер смотрел на нее, поигрывая уздечкой, и спросил:
— В какой город?
— Вы его цитаделью называете, а мы городом, — торопясь говорила женщина, — дорога под землей есть, от старой ратуши до самой реки идет, за стеной выходит. Ею контрабандисты пользовались, соль в город возили, так бургомистр велел ее заложить, и он, — она указала на мужа, — с отцом его и закладывали. Не казните его, прошу вас, господин.
Она продолжала крепко держать кавалера за сапог, а Волков думал, поглядывая то на женщину, то на мужика, то на их дочерей. Казалось, что удача улыбается ему, но он боялся поверить в это. Наконец он произнес:
— Сержант, бабу и девок в лагерь, пусть покормят их и не обижают, а ты, — теперь он говорил еретику, — покажешь, где ваша старая ратуша и где ход.
— И не вздумай злить господина, — шипела баба со злостью и даже щипала своего мужа, — покажи все, иначе нам худо будет.
— Уйди, дура, — тихо отбивался мужик, пытаясь встать, — уйди, я сказал.
Сыч помог ему встать, отдал мешок с едой женщине и спросил:
— Ну, куда идти, где ваша старая ратуша?
— На север вдоль канала, — нехотя ответил еретик, — а как до собора Святого Петра дойдете, так налево поворачивайте. Так и дойдете, авось не перепутаете.
— Иди давай, — велел Сыч и с силой толкнул его в спину и дал ему по башке, — покажешь все нам сам, и ратушу, и ход.
Один из солдат повел женщину и девочек в лагерь, остальные двинулись за еретиком к ратуше.
⠀⠀
Ратуша стояла на красивой площади и действительно была старой, грузное здание из некогда красного кирпича казалось черным. У здания были большие ворота, видимо, когда-то оно служило еще и складом, и казначейством, и городским арсеналом, а может, и первой тюрьмой.
— Ну, — сказал кавалер еретику, — открывай, показывай, где ход.
— Ход я вам покажу, да только замурован он, — нехотя отвечал тот.