— Что случилось? — спросил Роха. — Что там произошло?
— Они все чумные, все чумные и гнилые! — орал кавалер, скидывая с себя доспехи. — Ипполит, неси сюда уксус! Быстрее!
— Мертвые они, — вдруг сказал один из солдат, что был на вылазке, — мертвые, их режешь, а они не чувствуют.
Волков глянул на него зло, но затыкать не стал, и зря. Тут же другой заговорил:
— Я одного рубил, а он лез на меня, а у него полбашки не было.
И другие стали говорить тоже страшные вещи. И тут Волков заорал, шлем он уже снял, поэтому вышло громко:
— Заткнитесь и мойтесь лучше, все смывайте, уксуса не жалейте!
— Неужто вы, господин, думаете, что язву — кару божью — можно уксусом смыть? — спросил один из солдат.
— Мойся, дурак, все мойтесь и рот сарацинской водой полощите. Кто язву подцепит, за ворота выселю. Ипполит, сарацинской воды мне неси.
Волков разоблачился донага, монах принес ему воды сарацинской, и он умылся ею так, что защипало глаза и нос, и хлебнул ее, полоскал рот, пока было сил терпеть.
То же делали и люди, что ходили с ним на вылазку. Остальные им помогали. Даже капитан Пруфф лил на кого-то уксус. И тут, словно колокол в ночи, резко и пронзительно зазвучали слова.
— Э-эй-й-й ты-ы-ы-ы, слышишь меня, — разносился в тишине писклявый, почти скрежещущий голос, — знаааю, слышишь, куда ты сбежал, храбрец? Спрятался в свою нору-у-у-у-у? Сидишь там и дрожишь? Все тщета, мои чумные людишки уже с вами потискались, кого-то и облобызали, уж кто-нибудь из вас зачумлен. Эй вы, страшно вам? Знаю, страшно, вы зря пришли все сюда, сдохнете тут все. И виноват будет только он, этот ваш храбрец-рыцарь.
Все, кто был на винном дворе, завороженно слушали эти слова, не осмеливаясь пошевелиться. Люди боялись. Солдаты боялись!
Ждать было нельзя, кавалер это понимал, как был голый, так и полез на бочки у стен. Залез, стал вглядываться в ту сторону, откуда несся голос. И на той же крыше, что и в прошлую ночь, заметил черный худощавый силуэт. Его было хорошо видно в лунном свете.
— Ёган, арбалет, — сухо скомандовал Волков. — Хилли-Вилли, заряжайте мушкет.
Ёган, как был голый, достал арбалет, стал натягивать тетиву. Мальчишки тоже засуетились. А кавалер с ненавистью и нетерпением смотрел на этот силуэт, моля Бога, чтобы он не исчез.
— Не-ет, вы-ы-ы-ы са-а-ами виноваты, зачем шли с ним сюда, думали защиитит он ва-а-а-ас от язвы-ы-ы-ы? — завывал голос, омерзительно растягивая слова. — Нет, не защитит, так и жди-и-и-ите, скоро одного из вас кинет в жа-а-ар. Горя-я-я-ячка начнет жечь его изнутри. Кто из вас это будет? Следите друг за другом. Следите.
Ёган передал заряженный арбалет Волкову, тот взял и нетерпеливо спросил у мальчишек:
— Ну, скоро вы?
— Сейчас, господин, — отвечал один из них, — мушкет заряжен, фитиль разжигаем.
— А коли одного-о-о-о в жар бросит, — продолжал голос, — то и другие захворают, раз коготок увяз, то и всей птичке пропáсть. Все вы здесь перемрете, всех вас язва пожрет.
— Видите? — спрашивал кавалер у мальчишек, когда те влезли к нему на бочки. — Вон он у трубы стоит. Левее луны.
— Вижу, вижу его, господин, — заверил тот, что собирался стрелять, — далеко, думал он ближе, раз так орет громко.
— Далеко, но попасть можно, — заметил кавалер, поднимая арбалет.
— Попасть можно, — согласился мальчишка, тоже прицеливаясь. — Даст Бог — попаду.
— Говорите, когда палить, — попросил второй, поднося фитиль, — мы готовы.
— А-а-а потом, после жара… Нет-нет, бубоны сразу не пооявятся. Сначала придет ло-о-омо-о-ота-а-а, страшная ломота-а-а, — продолжал голос так противно, что Волков не выдержал:
— Пали!
И сам спустил тетиву, и почти сразу грянул выстрел оглушительно:
Вс-с-сш-ш-шпа-а-ах-х!