— Не поверите, экселенц, сколько вокруг добра. В какой дом ни зайди, везде посуда стеклянная, всех цветов. Не поверите, я видал синие высокие кружки на ножках, на тонких ножках. Стояли на столе, как будто кто только что пил из них. Кувшины и тазы медные. Полотна везде хорошие, на стенах гобелены. Ножи и вилки. Скатерти. Стулья с резными ногами…
— Я ж сказал в открытые дома не заходить, — зло остановил его Волков. — Язву принести хотите?
— В открытые мы не заходили, — кряхтел Скарафаджо, растирая обрубок ноги, — это твой мошенник запертые открывал, он у тебя не из воровских людей, случаем? Похоже, воровское ремесло ему знакомо.
— Да ну какое ремесло, так — кое-как да кое-где… — скромничал Сыч.
— Живых видели? — спросил кавалер.
— Видели, — отвечал Роха и заорал: — Эй, кашевар, кашевар! Вина мне принеси!
— Не видели, экселенц, но слышали, — поправил его Сыч, — напуганы все, двери не отпирают, мы особо и не ломились.
— Много живых?
— На нашей улице один дом живых. Нотариус живет. А на той, что идет вдоль канала, аж два с живыми. А вот если на запад от канала свернуть, еще один дом с живыми нашли. Там каменотес живет, остальные говорить с нами не хотели, боялись. А каменотес поговорил, хотя дверь не отпирал, — рассказывал Фриц Ламме.
— Твой человек, жулик еще тот, сказал ему, будто мы еретики, так он собака, обрадовался, — произнес Скарафаджо, принимая от кашевара огромную кружку вина и отпивая большой глоток. — Фу, горло пересохло.
— Ага, так и есть, экселенц, паскудник-еретик. Просил хлеба принести, мол, семья у него голодает, неделю все как доели.
— А дверь-то не открыл, — добавил Роха, отпивая вина опять и с удовольствием и приговаривая: — Господь Вседержитель, как же это хорошо! Не то что у нас в Аланталуссии, конечно, но тоже очень, очень неплохое вино.
— Спросил я его, знает ли он город, — продолжал рассказ Сыч, поглядывая, как Роха пьет вино, — а он говорит, мол, конечно, знаю. Я с отцом, мол, его строил. Сказал, все расскажет, если мы ему хлеба привезем.
— Взять его нужно было и сюда волочь, — сухо сказал Волков, он не был доволен, — до завтра тянуть не будем, сейчас поедем.
Кавалер встал.
— Экселенц, да никуда он не денется, — заверял Сыч. — Завтра на заре отправимся, хлебушка свежего ему покажем, и все — наш будет.
Волков злился на этих двух дураков, не знали они, что солдаты Пруффа могут в любой момент поднять мятеж или просто уйти. И пусть каменотес не помог бы ему пробраться в цитадель, но показать солдатам, что дела хоть как-то идут, необходимо.
— Сейчас поедем, — повторил он тоном, не допускающим возражений. Но возражения последовали.
— Фолькоф, успокойся, — неторопливо проговорил Роха, отпивая вина из кружки, — твой человек прав, никуда он не денется.
Кавалер пришел в ярость, только вот Роха этого не замечал.
— Экселенц, темнеет уже. Лучше завтра, — Сыч-то как раз видел, что его господин черен от гнева, но продолжал: — Мы можем в темноте сбиться, место незнакомое, да и не дай бог встретим кого в темноте. Лучше завтра, на рассвете, но ежели вы решили сейчас, то оно конечно.
Волков глянул на него свирепо, но понимал, что Фриц Ламме прав, и сказал поэтому:
— Иди поешь и будь готов завтра с рассветом найти дом.
Повторять Сычу нужды не было, он понял, что сейчас лучше быть подальше от господина.
А вот Рохе, который так и не почуял перемены в настроении кавалера, досталось. Волков схватил его за плечо, рванул на себя, да так, что вино у Скарафаджо расплескивалось, и зашипел зло в ухо:
— Послушай, Роха, ты мне лучше при людях не перечь, хочешь что сказать — отведи в сторону.
— Да ты что, Фолькоф, — удивлялся Роха, стараясь удержать вино в кружке, — я и не перечил тебе, просто разговаривал.
— Меньше разговаривай, дурак, — продолжал беситься кавалер, — ты вроде как тут офицером себя почувствовал, так и веди себя как офицер, поддерживай меня во всем, потому что дела у нас не бог весть как идут. Сегодня, пока вас не было, сброд уйти собирался, и Пруфф этот… крыса, как узнал, что мы какого-то знатного господина из еретиков угомонили, так первым бежать был готов, может, и штаны запачкал. Чертов трус, а ты мне говорил, что он не трус, а просто дурак. А выходит, что как раз наоборот, — шипел кавалер.
— Какого дьявола, я с тобой, Фолькоф, я с тобой, — заговорил Роха, пытаясь успокоить кавалера, — а кого вы приложили? Герб видал его?
— Видел, вон, в телеге щит его лежит и штандарт, Ливенбах он.