Отряд пошел дальше, а Волков сел на коня. Сыч пришел с монахом, отцом Семионом. И кавалер сказал:
— Пойдем-ка, отче, пройдемся вон до того леска. Сыч, с нами иди.
Так и пошли они: первый удивленный отец Семион, озирался через шаг, за ним Волков верхом, а за ними Сыч и маленькая, важная Агнес.
У леска остановился монах, заволновался:
— Что, дальше мне идти?
Чувствовал что-то неладное.
— Кто послал тебя? — холодно спросил кавалер.
— Я же говорил вам, господин рыцарь, послал меня…
Тут к нему подскочила Агнес и, заглянув ему в глаза, прошипела сквозь зубы:
— Не смей врать моему господину. Насквозь тебя вижу. Насквозь…
Монах аж отшатнулся, даже руку поднял, словно закрывался от чего-то, так и пахнуло холодом от девочки. Стоял, выпучив глаза от страха.
— Не смей врать, я все твое вранье увижу, — продолжила Агнес, но уже не так страшно, — будешь врать, тут и останешься, Сыч тебе горло перережет. Говори, что задумал.
Монах полез под одеяние свое ветхое, вытащил оттуда склянку, молча отдал ее девочке, все еще глядя на нее с ужасом.
— Господина отравить хотел? — догадалась Агнес, откупорила склянку и понюхала. Закупорила и спрятала в платье.
Монах отрицательно мотал головой.
— Что, не хотел травить господина? — продолжила она. — А кого хотел?
— Да не хотел я, но велено мне было, — выдавил брат Семион.
— Кто велел? — спросил кавалер. — Поп из дисциплинария, который тебя сюда посылал?
— Нет, тот велел идти и в сердцах людей ваших огонь веры поддерживать, а это…
— Ну! — рыкнул Волков.
— Канцлер Его Высокопреосвященства позвал меня ночью, говорил, не дай свершиться святотатству, не допусти разграбления храма Господня, пусть никто из этих грешников не вернется из чумного города.
— Отраву кто тебе дал? — спросил Сыч. — Канцлер собственной рукой?
— Никто не давал, склянка на краю стола стояла, у приора, он без слов на нее перстом указал, я и взял.
— Хитрый приор, — резюмировал Сыч.
Волков молчал, думал, и Агнес с Сычом молчали. А монах заговорил:
— Добрый рыцарь, прежде чем смерть принять, позволь помолиться.
— Так подохнешь, — зло буркнула Агнес, — ни молитвы тебе, ни причастия не будет, душегуб ты, отравитель. Геенна огненная тебя ждет, столько добрых верующих людей убить собирался.
Сыч поглядел на кавалера, ожидая его решения. А тот не торопился, видимо, что-то обдумывал, и произнес:
— А не сказал ли тебе отец Родерик еще чего, чем так не люб я ему?
— Ругал вас головорезом и псом, — отозвался монах, — а епископа Вильбурга вором. Более ничего не говорил. Господин рыцарь, об одном прошу, пусть брат Ипполит причастит меня, не со зла я взялся за греховное дело, видит Бог, не со зла. То кара мне за другие мои прегрешения, — брат Семион чуть не рыдал, он молитвенно сложил руки и продолжил: — Отказаться я хотел, да приор пригрозил, что расстрижет меня и клеймо расстриги на чело возложит, а если дело сделал бы я, то приход мне добрый сулил.