— Вы не вернетесь, — так же спокойно повторила Агнес, — и все, кто с вами пойдет, тоже сгинут.
— В шаре увидала?
— Да, стекло показало.
— И что ж там ты видела?
— Меня и Хильду трактирщик на улицу гонит, а Хильда плачет. На улице дождь со снегом, холодно. А у нас одежды нет теплой и денег нет. А пекарь ее бросил.
— А может, я еще жив? — предположил кавалер.
— Может, и живы. Стекло того не показало. Показало, как по улице идем с Хильдой, а снег под ногами мокрый. А Хильда плачет, вас вспоминает. Ругает.
— Ты ж говорила, что до старости я доживу, — Волков сел рядом. — Ты в шаре видела.
— Может и доживете, я видела такое, — она кивнула, — так то раньше было, что теперь будет, я не знаю, знаю только, что поп к вам придет сейчас.
— Что за поп еще? — спросил Волков.
— Дурной поп, похабный, не берите его с собой. Меня возьмите, если я с вами буду, то тогда и вернетесь вы. — Она впервые за весь разговор взглянула на него: — Без меня пропадете вы там.
— Забудь, — кавалер усмехнулся, — не поедешь ты в чумной город, ишь, хитрюга, придумала: сгину, значит, без нее. — Он наклонился к ней. — Я ваши бабьи хитрости насквозь вижу. Не дури меня.
А девочка смотрела на него без тени улыбки на лице:
— Сгинете, не знаю как, но пропадете там без вести.
Он хотел ответить ей, хотел сказать что-то строгое, осадить наглую, да не успел, дверь отворилась, показался Ёган и произнес:
— Господин, вас какой-то поп желает видеть.
— Что еще за поп? — удивился Волков.
— Да так себе поп, драный какой-то, — отвечал Ёган.
Кавалер взглянул на Агнес, а та даже не смотрела в его сторону, продолжала теребить ленту, как будто происходящее ее не касалось. Сидела на кровати холодная, бледная. И улыбочка мерзкая на губах. Насмешка, а не улыбка.
Ее мышиное лицо оставалось абсолютно спокойным, она была уверена, что кавалеру некуда деваться, он возьмет ее с собой, а тот видел ее уверенность, и в нем просыпалось его родное, столько раз ставившее его на край гибели упрямство.
— Тут останешься, — твердо сказал он тоном, не допускающим возражений, — будешь ждать меня. Ребенка, да еще и бабу в мор не возьму. Молиться за меня будешь тут.
— Да как так-то? — воскликнула Агнес возмущенно, от ее спокойствия не осталось и следа. — Я ж…
— В покои свои иди, — все тем же тоном закончил кавалер.
⠀⠀
Волков развернул роскошный свиток с алой лентой и сургучной печатью, стал читать. Читал — удивлялся. Поглядывал на отца Семиона. Ёган, как всегда точно, нашел ему описание. Поп действительно имел вид то ли недавно битого, то ли собаками драного человека. Ссадины и синяки уже потускнели, сам священник оказался не стар и на вид крепок, а сутана его была многократно штопана и оттого крива. Кавалер дочитал письмо до конца и по привычке своей начал читать сначала. Отец Семион терпеливо ждал. Наконец кавалер отложил свиток и спросил отца Семиона:
— Знаешь, куда я иду?
Он решил обращаться на «ты», чтобы у попа не было сомнений, кто тут будет главный.
— В Фёренбург, — смиренно ответил поп, — спасать мощи.
— Там чума, — напомнил кавалер.
— То всем известно.