— Чума там, а ты хорошего пастыря готов туда послать, не жалко, говорю?
— Я не знаю даже…
— Вижу, не жалко, а мне даже головореза жалко, хотя кто он мне? — Архиепископ поудобнее улегся на подушках. — На той неделе ты хотел расстричь кого-то. Кто таков?
— Отец Семион, подлый человек, и грех его мерзок. Миряне били его кто кулаком, а кто и дубьем, насилу ушел. Неделю на воде и хлебе в келье молится.
— Что ж совершил? Отчего паства пастора бить дубьем стала? — спросил архиепископ с интересом.
— Во время исповеди пьян был и мирянке персты ввел в лоно, а сам целовал ее в шею, на том был пойман мужем и братьями его, так как мирянка стонала.
— Мерзость какая, это он в храме учинил?
— В храме, монсеньор, а мирянка притом беременна была, и то с ним не первый случай, за год до того еще одну мирянку, незамужнюю, к блуду склонил, хорошо, что мирянка молода еще была, пришлось отцу ее из казны прихода денег давать.
— Вот пусть он и едет в чумную яму. Сгинет — туда ему и дорога, а не сгинет, скажи, что оставим, отлучать не будем и без клейма обойдется. А ты пиши головорезу, чтобы не гнал пастора, чтобы принял. Пусть идут судьбу свою пытают.
— Монсеньор… — начал было приор, ему не понравилось решение архиепископа.
— Хватит, — оборвал тот, — докучаешь, ступай.
Канцлер Его Высокопреосвященства молча поклонился и пошел прочь. И молился по дороге, чтобы отогнать от себя беса злобы.
⠀⠀
⠀⠀
На заре все уже покинули комнату. Кавалер один остался, нежился в перинах, ожидая Ёгана с водой и чистой одеждой. Он слушал, как за стеной пела Хильда, наверное, волосы чесала, и ей тихонько подпевала Агнес. Как на кухне повар ругает поваренка, как стучит коваль в конюшне малым молотком, перековывает коня. Как перекликаются бабы на улице, собираясь идти в церковь на утреннюю службу. А он ждал вкусного завтрака и мог бы почувствовать себя счастливым, но у него не шло из головы дело. Волков думал о чумном городе. Город не давал ему покоя. Засыпал и просыпался с мыслями о нем.
Ёган принес воды, одежду, и прежде чем он ушел, кавалер сказал:
— Позови Агнес.
Сам стал мыться. Девочка пришла тут же, поклонилась, села на кровать, сидела, молчала, ждала, пока кавалер заговорит. А тот расплескивал воду, умывался и тоже не спешил начинать разговор. Агнес старалась смотреть мимо него, чтобы не видеть запретного. Наконец он стал вытираться, взял одежду и, только надев штаны, произнес:
— Я скоро уеду.
— Я знаю. Все знают, — все еще смотря в стену, ответила Агнес.
— Все знают? — удивился Волков. — И что говорят?
— Говорят, что в чуму поедете.
Он вздохнул, после того как солдаты Литбарски отказались участвовать в походе, вряд ли их задумка осталась для кого-то секретом. И продолжил:
— Вы с Брунхильдой подождете нас здесь.
— Я знаю.
— Поживете тут, пока не вернусь. Денег вам оставлю, но немного, тебе оставлю, ты не трать и Хильде не давай.
— Я работу поищу, мне много денег не нужно.
— Пока не ищи, вернусь, сам тебе найду.
— А вы не вернетесь, — сказала девочка спокойно и даже не глядя на него, она теребила красную ленту.
— Что? — как будто не расслышал Волков. — Что ты сказала?