— А к Брунхильде сегодня Сыч приходил, уговаривал. Она ему не дала, сказала, что за десять крейцеров боле никому давать не будет. Сыч позлился да ушел. Потом мы с монахом сидели грамоту учили, а она у бабы просила корыто воды, та принесла, и Хильда села на кровати ноги мыть. Сидела мыла да подол задирала так, что ляжки было видать, монах на ляжки косился, а она видела то, но ляжки не прятала, еще и песни стала петь. Шалава она. Монах от того молиться ушел. А она смеялась. Еще вот что было. Ёган ночью ходил на кухню, жрал там и бабу кухарку тискал, а она замужняя. Просто муж у нее беспутный. А еще Брунхильда с пекарем сговорилась ночью встретиться, меня все подбивала у вас денег просить.
— На что еще ей деньги понадобились?
— На рубахи батистовые, мы в купальне были, там у всех рубахи из батиста, мы уже нашли, где они продаются, стоят одиннадцать крейцеров, нам такие надобны.
— Сдурели, что ли? — сурово спросил кавалер. — Вы, может, где и золотое шитье увидите. Так что, мне его вам покупать?
— Не купите, значит? — уточнила девочка.
— Нет, — закончил разговор кавалер.
— Ладно, — многообещающе проговорила девочка и пошла в покои.
А Волков стал заканчивать письмо к епископу, но тут увидал на лестнице Брунхильду и Агнес. Они бодро направлялись к нему. Брунхильда остановилась в двух шагах от кавалера, руки в боки. Она чуть поправилась за последнее время, грудь потяжелела, из платья наружу лезла. Волосы светлые, вьются локонами.
Красавица, да и только. Заговорила зло:
— И что, не дадите денег на батистовые рубашки?
— Зачем они вам? — спросил Волков.
— А затем, — она даже не нашлась сначала, что ответить, — затем… А вдруг жених ко мне придет?!
— Так он точно придет не рубаху твою разглядывать.
— А почем вы знаете, может, и рубаху, — не сдавалась Хильда.
— Ну, такого ты в шею гони, от такого толку не будет, — заверил кавалер.
— Да? — Девушка кривилась от раздражения.
— Да! — Кавалер был абсолютно спокоен, улыбался даже.
— А вот мы в купальню пойдем, так там все в батисте, а мы в полотне, как дуры деревенские, — говорила красавица.
— Так вы и есть дуры деревенские.
— Да? Так вот? — Брунхильда была готова ему врезать, ноздри, как у кобылы на бегу, раздувались, щеки красные, в глазах злость.
— Так ты ж неграмотная, — напомнил кавалер, — что ж ты умной себя мнишь?
— Ах, вот как вы запели, — зашипела девушка и, приблизившись к нему почти вплотную, продолжила с жаром, — как лапать меня под подолом, так и безграмотная хороша, а как батист купить, так дура деревенская. Раз так, то знайте, боле перед вами подол задирать не стану, а то от ваших пальцев у меня весь зад в синяках, перед людьми стыдно.
— Перед какими еще людьми? — спросил Волков.
— Да перед хорошими, которым на меня не жаль пару крейцеров. Вот перед какими.
Разгоряченная, злая, очень красивая стояла она рядом с ним, дышала ему в ухо, и он не мог ей отказать. Полез в кошель. Достал мелочь, стал считать, но она накрыла его ладонь своей, забрала все деньги, повернулась гордо и пошла прочь, уже не очень злая, а даже и улыбаясь. Мало нужно ей. И Агнес, маленькая дрянь, тоже гордо глянула на кавалера и пошла за Хильдой, победно задрав подбородок.
Волков посидел, поглядел им вслед и крикнул:
— Ёган, где ты?
— Тут я, — откликнулся слуга.
— Письмо нужно на почту отнести, видел, где почта?
— Не видал, так поспрошаю, авось найду.