— Ёган, — сказал кавалер, — отнеси вино в мои покои.
Ёган пошел наверх и вскоре вернулся. А за ним шла Агнес, она бесцеремонно отодвинула брата Ипполита, что сидел рядом с Волковым, и втиснула свой худой зад между ними. Девочка была бледна, говорила тихо, почти шептала:
— Монахи убить вас желают, не от злобы, а помешать хотят. Сами монахи не хотят, а один монах, что в дорогих туфлях, ждет вашей смерти. Стекло сказало.
Волков кивнул в ответ, погладил ее по волосам и спросил:
— Есть будешь?
— Нет, спать пойду. Устала. И глаза болят.
— Ступай, спасибо тебе.
— Вам спасибо, господин, — отвечала Агнес, вставая.
Она ушла, а кавалер обозвал себя за то, что не смог, не додумался пригласить на пир тех рыцарей, что были на его посвящении, и, встав, закончил праздник:
— Хватит, у всех на завтра дела есть, идите спать. Трактирщик, еду, что не доели, собери, доедим завтра.
И все засобирались. А Роха стал прятать за пазуху сыр и колбасу, кавалеру было не жалко.
Он вдруг понял, что все эти люди, зовущие его господином, ему не ровня, даже Роха, с этой колбасой за пазухой, еще больше не ровня. Волков еще раз обругал себя за то, что ума не хватило, или не смог, пригласить рыцарей с церемонии.
Все расходились, а он вышел на улицу и увидал, как в сумерках юный пекарь за углом трактира обнимает Брунхильду, что-то шепчет ей.
Ни секунды не размышляя, он подошел к ним и, схватив девушку за руку, потянул за собой, а опешившему пекарю сказал:
— Сегодня моя очередь.
Пекарь возразить не смел, только вздохнул в ответ и пошел восвояси. А вот Брунхильда возражала от души, ругалась, но кавалер ее не слушал, тащил за руку в покои, как пришли, выгнал оттуда монаха, Сыча и Ёгана, те пошли спать в покои к Агнес.
— Что ты бесишься, дура? — ласково сказал он Брунхильде, когда они остались наедине.
— А то, что не жена я вам, ясно? — злилась девица. — И нечего меня как овцу пользовать.
— А пекарю, значит, можно?
— А может, он мне люб.
— А я, значит, нет?
— А вы, значит, нет. Иной раз противны, аж выворачивает.
— По-твоему, пекарь лучше рыцаря?
— А может, и лучше, раз пекарь любит.
— А я тоже, может, люблю. — Он чуть не силой усадил ее на кровать, держал ее руки в своих.
— Ой, что ж вы врете, — девушка попыталась вырваться, — врут и не краснеют даже.
— Ну что ты, бешеная, — он не выпустил, поцеловал ее в шею, — ты хоть раз проводила ночь с рыцарем? Пекарей-то у тебя будет хоть сотня. Только подмигни.
— Ой, прям, важность какая, — отвечала Брунхильда, но уже не так рьяно, — я рыцарей поманю, и тоже сотня будет.
— Да, — согласился кавалер и потянул подол платья вверх по стройной ноге. — Тут я с тобой не спорю, ты прекрасна. Самая красивая.
— Ой, прям, так и прекрасна без зуба, — недоверчиво взглянула девушка, но руку кавалера уже не убирала со своей ноги, — я когда говорю, так иной раз и шепелявлю.