Он сел, с удовольствием вытянул ногу и подумал:
«Лишь бы барон не заснул».
А бухгалтер все вещал и вещал, а информация, которую он озвучивал, становилась все интереснее.
— …и староста Малой Рютте гонял мужиков на барщину четыре раза в месяц, а не три, как было уговорено с сеньором. Там было и в марте месяце, и в апреле месяце, и в мае. И в те лишние дни велел он мужикам рубить орешину и продавал ту орешину в монастырь по семь крейцеров за воз, и того продал девять возов, а сеньору о том не сказал. И в книгу то не записал, а деньги присвоил.
— Гнида! — Крикнул кто-то из мужиков.
Бухгалтер перестал читать. Волков чуть склонился над столом, ища взглядом того, кто крикнул, погрозил мужикам пальцем и громко сказал:
— Выгоню! — и потом добавил: — Продолжайте, господин бухгалтер.
— А еще требовал с мужиков… — снова начал тот.
«Господи, невыносимо нудный человек, — думал солдат, — наверное, все бухгалтеры такие».
Прошло уже много времени и много листов прежде, чем с делами старосты было покончено, и бухгалтер, наконец, перешел к тому, что интересовало солдата, к делам управляющего Соллона.
И тут все пошло по-другому. Эммануэль Соллон не собирался сидеть, сложа руки, как староста, понурив голову. Он то и дело перебивал бухгалтера и вступал с ним в пререкания. Каждую новую фразу о нем он встречал репликой «Врете! Не было такого! Выдумки! Вздор!» Сержант одергивал его, шептал ему что-то на ухо. Он, было, успокаивался, но ненадолго.
— А с крестьянина Ёгана Швайнефельда взял шестьдесят крейцеров, якобы пеню с долга шесть с половиной крейцеров, что тот задолжал два года назад за пользование господской лошадью, что он брал для вспахивания трех десятин под озимые.
— Лай собаки! Вы, что, поверите этому пьянице?!
Бухгалтер посмотрел на Соллона и ответил:
— Сей крестьянин готов поклясться в том перед Господом и перед сеньором.
— Так пусть выйдет и поклянется! — Настаивал Саллон.
— Пытаетесь затянуть слушание? — спросил магистр Кранц раздраженно. — Не выйдет. Потому что мы вас не судим — мы аудиторы. А в списке тех, кто на вас показал, шестьдесят три имени, и это только те, кто не испугался.
— Это все лживые свиньи! — крикнул бывший управляющий. — Они ненавидят меня за то, что я им не давал воровать и лениться!
— Господин барон, — произнес магистр, — прикажите привести тех мужиков, чтобы они свидетельствовали.
— Мужиков? А сколько их? — встрепенулся барон.
— Шестьдесят три.
— О! К дьяволу. Не думаю, что они все врут, — конечно, барон не собирался сидеть тут целый день.
— Абсолютно справедливо, — согласился магистр. — Бухгалтер, продолжайте.
— Это не суд! — заорал Соллон и постарался вскочить.
Волков дал знак сержанту, и тот все понял. Без разговоров, он врезал Соллону под ребра, тот скривился и сел. Этот удар вызвал бурю ликования среди стоящих у входа мужиков. Селянам нравилось, что кровопийцу управляющего бьют, как простого мужика, а бухгалтер тем временем продолжал читать:
— Аудиторы пересчитали свиней, коз, гусей, овец, кур и уток…
Казалось, всему этому не будет конца. Волков то и дело косился на барона, дабы убедиться, не заснул ли тот, но барон сидел, насупившись, не спал, слушал. А солдат сам начал тереть глаза, когда нудный бухгалтер дошел до мельниц, и он удивился, когда услышал:
— …подведя баланс всего вышеперечисленного, комиссия постановила, что в добрый год имения, все хозяйство в совокупности, может и должно давать доход от ста семидесяти до двухсот талеров, а в худой год от ста двадцати до ста шестидесяти. Комиссия считает, что управляющий Саллон Эммануэль и его дружки ежегодно уворовывали у своего сеньора от сорока до семидесяти талеров. На этом все.
Бухгалтер Виллем хотел сесть, но не успел.
— Ложь! — заорал Соллон, опять вскакивая. — Все ложь! Ложь! Ложь! Ложь!