— Я вот, что думаю, пока я калеку жечь буду, не плохо бы егеря с собачками к дому ведьмы пустить. Нехай там поищет. Должно быть там что-то.
— С чего ты так решил? Чувствуешь что-то?
— Да нет, просто думаю про девчонку, что мы в подполе нашли. Думаю, правы вы были. Ведьма, конечно, могла ее для себя словить, а ежели не для себя, то кто-то должен либо рядом с ней жить, либо сам за ней прийти.
— Ни чего не понимаю, — сказал солдат. — Объясни.
— На ноги ее гляньте, пятки в трещинах, кости артритные, сами ноги опухшие. На таких ногах она далеко ходить не может. Значится, если девчонку она не для себя словила, то кто-то за ней должен прийти. А значит следы он оставит. Или этот кто-то, живет с ней рядом, к кому она и сама сможет дойти на таких ногах. Пусть егерь поищет.
— Понял, — согласился солдат, — скажу егерю, пусть ищет.
Ни ведьму, ни калеку ему жалко не было. Он убивал сильных, смелых и молодых мужчин, может быть когда-то он об этом и сожалел, а про старуху и калеку он даже не думал. Тем более, если они стояли между ним и его заветной мечтой, его землицей с мужиками. За эту землю он готов был жечь всех старух и всех калек графства.
Солдат вошел в донжон. Там, за длинным столом, он увидел Ёгана. Тот ел фасоль из одного горшка с конюхом барона.
— Ёган, найди егеря, пусть завтра собирается к дому ведьмы.
— А кого ж ему искать? — пережевывал фасоль слуга.
— Кого найдет.
Ёган бросил ложку, встал.
— Только сначала на кухню сходи, пусть кухарка мне свинину жарит — обещала.
⠀⠀
Все-таки, Волков думал о смерти ведьмы, ел и думал. Думая про нее, он вспомнил про ларец. И пока кухарка приносила ему кусок пирога с требухой после жареной свинины, он приказал Ёгану принести ларец и теперь сидел, разглядывал его. Рядом уселся сержант. Волков достал бархат, развернул его и потрогал стекло. Обычно стекло — холодное, красивое, гладкое, чуть отливающее голубым. Солдат взял шар, с каким-то непонятным удовлетворением почувствовал его тяжесть в руке и решил снова поглядеть на красивые полосы, те, что видел в первый раз. Он понял, что просто глядеть на шар — дело бессмысленное. Вот лежит он на руке и лежит, а чтобы увидеть там что-то, нужно в него заглянуть, словно в колодец. Он стал вглядываться, смотреть в центр шара. Долго вглядывался, но ничего, кроме размытых, перетекающих теней там не было. Он уже хотел было положить шар в ларец, как вдруг, внутри стекла как будто что-то появилось, то, что не расплывалось и не искажалось. Сначала это было простой точкой, что, мерно покачиваясь, плывет издалека. Эта точка приближалась и приближалась, быстро превращаясь в то, что он совсем недавно видел. Прежде, чем Волков понял, что это, у него резануло в груди. Прямо там, где еще недавно был огромный синяк. Закололо глубоко, да так, что вдохнуть из-за боли не мог. Солдат слабеющей левой рукой начал тереть себе грудь через кольчугу, дышал с трудом, но все равно продолжат таращиться в шар, жалея узнать, что приближается к нему. И он узнал, узнал то, что видел совсем недавно. Это был белесый глаз старухи с желтым бельмом. И этот глаз смотрел на него, видел его.
— Дьявол, — выругался солдат и кинул шар в ларец. Крышка ларца захлопнулась сама. — Разбить его надо.
Он открыл ларец, зашвырнул туда кусок синего бархата и снова его закрыл, заорал:
— Ёган, где мое пиво?!
Ёган, спускавшийся с кухни, развел руки.
— Господин, сейчас вам его принесу, — он пошел обратно.
Волков, все еще вспоминая страшный глаз, брезгливо повел плечами и повторил:
— Разбить его надо.
— Кого? — спросил Ёган, останавливаясь на полпути.
— Никого, — буркнул солдат.
Весь оставшийся день он просидел за столом в донжоне, ел, пил пиво, растирал больную ногу. Самочувствие его заметно улучшилось, а к вечеру, после пятой кружки пива, он и вовсе повеселел. Особенно рад был видеть монаха. Монах из трактира пришел мрачный, он целый день сидел там, считал кружки пива, блюда с жареной колбасой и все-все-все, что приносило деньги. Он вывалил на стол целую кучу меди и серебра, и они с управляющим стали считать.
— Это, что, за один день столько? — спросил солдат.
— Да, — невесело сказал монах.
— Это ж сколько денег было у трактирщика! — восхитился Ёган.
— Много было у него денег, — сказал управляющий Крутец, заканчивая счет и записывая цифру в большую книгу.
— Господин управляющий, а долго мне еще там сидеть? — жалостливо спросил монах Ипполит.