Дальше они пили пиво, им принесли какую-то еду. Волков тихо говорил с Сычом, все о том же, как ему нужен ла Реньи. Только теперь оба понимали, что бегство трактирщика обрубало ниточку.
— Как ни крути, экселенц, а придется брать бабу, — сказал Сыч.
— Бабку, — заметил Ёган, — она уже старая и лысая.
— Ну, значит, придется с ней поласковей.
Солдат согласно кивал, обдумывая, как лучше обходиться с ведьмой, и вдруг увидел одну женщину. Она разительно отличалась от тех женщин, что были в трактире. Те вели себя вызывающе, задиристые, за словом в карман не лезли, за что и получали от постояльцев на орехи, неряшливы были и навязчивы. Воровки и любительницы выпить задарма. А эта была опрятна, чиста и платье у нее было с белыми кружевами. Да и красива была к тому же. И волосы причесаны и забраны лентой, как у порядочной. И солдату показалось, что ее лицо ему было смутно знакомо. Он смотрел на нее и думал: Что могла приличная на вид молодая женщина делать в трактире? А женщина сидела за столом одна, и перед ней стоял стеклянный стакан, а не глиняная кружка. И тут она поймала его взгляд, улыбнулась и помахала рукой. Он узнал ее. У нее не было одного зуба.
— Это что, Брунхильда, что ли, — произнес Волков.
— Она, — томно вздохнул Сыч, — услада сердца моего. Давно на вас поглядывает.
— Да, иди ты! — воскликнул Ёган, не веря своим глазам. — Наша Брунька! А я думаю, что за краля такая, а мордашка-то знакомая. Ишь какая, прямо благородная госпожа.
— Денег берет точно как благородная, — невесело заметил Сыч.
— Да ты что! — продолжал удивляться Ёган. — Вот те на, в девки, значит подалась! И почем же берет?
— Десять крейцеров, — сказал Сыч, — да еще что б не на полу, а на кровати, и чтобы простыня была.
— Ух ты, и что, есть желающие? — не отставал Ёган.
— Желающих-то полно, — заверил Сыч, — на нее все облизываются, да только вот не у всех есть деньга на нее.
— Это ты на нее все деньги-то спустил? — спросил Волков.
— А на кого же еще, уж не на тех шаболд, — он кивнул на группку потрепанных трактирных девок.
Волков поманил Брунхильду пальцем. Девица тут же встала и гордо пошла к нему, не быстро, чтобы не подумали, что бежала-спотыкалась, авось не рвань кабацкая. Она чуть улыбаясь. Собирала на себя взгляды жадные от постояльцев, завистливые от местных баб. Встала рядом с солдатом. Поздоровалась.
— Ты ли это, Брунхильда? — спросил Волков.
— Так я, а вы, что ж не признали сразу?
— Да разве ж тебя теперь признает кто? Я ж тебя видал в лохмотьях, да с власами нечесаными. Да с синим ухом. А теперь ты вон какая, прямо госпожа, только по кольцу и признал, — сказал солдат, указывая на кольцо, что он ей дарил.
— Забыли меня, а я ж вам ногу шила, — напомнила девушка.
— Да не забыл я тебя, не признал. Вон ты, какая красивая стала, говорят, мужики по тебе сохнут.
— Этот что ли, — Брунхильда взглянула на Сыча, — да ничто, пусть сохнет, может хоть мыться научится.
Сыч смотрел на девушку печально.
— А ты что же это, в девки подалась? — поинтересовался Ёган.
— А ты чего спрашиваешь? Горишься, что ли, может жениться по второму разу надумал, как от старой жены сбежал?
— Да просто интересно же, — отвечал Ёган, заметно конфузясь.
— А раз интересно, так копи деньгу да приходи, — с вызовом подбоченилась Брунхильда, — я тебе за ночь все расскажу. Что захочешь.
— Да я просто спросил, — как то съежился Ёган. — так, для разговора.
— Ну, раз просто для разговора, то пошла в кабак я, потому что папаша мой замуж хотел меня выдать, за слюнявого. Да не пошла я, уж лучше тут на спине работать, чем об коровьи дойки всю жизнь руки ломать.
— А батька-то не прибьет тебя? — спросил Ёган.