Волков с укором глянул на сержанта, а тот молча развел руки, мол: кто ж мог знать.
— Яд откуда взял? — снова заорал Сыч и схватил Стефана за волосы, стал трясти. — Яд откуда взял?!
— Ы-ы-ы! — завыл Стефан, которому было страшно.
И в это мгновение Волков понял две вещи: во-первых, Стефан знал про яд, а во-вторых, коннетаблю очень повезло, что он не повесил Сыча.
— Отвечай, — орал Сыч, тряся Стефана, — иначе железом пройдусь! — И поднес к самому носу калеки расклеенную кочергу.
— Да у матери он свой яд взял, — сказал сержант.
— У матери? — переспросил Волков.
— Он же сын нашей ведьмы. Помните, мы были у нее до того, как вас подранили?
— Значит, у мамашки яд взял, — спросил Сыч.
— Ы-ы-ы, — выл Стефан.
— Что за яд был, я спрашиваю!
— Ы-ы.
— Упорствуешь, паскуда?! — Сыч два раза ударил калеку. — Сейчас железом жечь буду! Говори, что за яд!
— Буз… Буз… — Всхлипывал Стефан.
— Бузина, — догадался Сыч.
— Да-а-а! — заорал калека. — Вываренная, ядреная. Он просил, денег сулил, говорил, что ему нужно.
— Кто, Соллон? — спросил солдат.
— Да, — рыдал Стефан. — Я не знал, что для вас.
— Значит, деньги сулил? Сколько? — вел допрос Сыч.
— Д-двадцать крейцеров.
— Ого, большие деньги. А дальше?
— Я принес ему.
— Дальше говори.
— А он говорит, сходи к трактирщику, купи доброй еды и доброго вина. Я сходил.
— Дальше говори, — не отставал от него Сыч.
— А он говорит «неси в замок, отдай Михелю, пусть отнесет в покои коннетабля». А я ж не знал, что еда отравлена.
Сыч бросил кочергу в жаровню, подошел к Волкову и тихо сказал:
— Врет он. Знал, что еда отравлена, только не сознается никогда. А вот мальчишка не знал, поэтому вина и выпил или чего поел.
Волков еще раз подумал, что Фриц Ламме свое дело знает. Если бы не он, то солдат задавал бы вопросы про письма, а про отравление так, наверное, никогда бы и не узнал.
— Ладненько, ладненько, — продолжал Сыч, — а когда ты мил человек, видел Соллона последний раз.