— Ладно, зови его.
Ёган, сходил за Сычом. Тот был в келье паломников.
— Рад видеть, что хворь отступила, экселенц, — говорил он, зайдя в келью Волкова, — не смел бы беспокоить вас в такой час, да дело больно интересное.
— Ну!
— Позавчера к ночи, в трактир пришел убогий, и принес трактирщику бумагу.
— Все?
— Нет не все, бумага была важная, трактирщик заволновался, сел писать ответ тут же.
— А говорил, что грамоты нашей не разумеет, — заметил Ёган.
— Все он разумеет, — продолжал Сыч, — написал он, значит, бумагу и послал своего холопа с ней.
— И куда холоп пошел? Знаешь? — спросил солдат.
— Вот и я так подумал: куда холоп с ней пойдет? Подумал, что господину коннетаблю будет интересно, взял да и пошел за ним. А холоп-то пошел к замку.
— К нашему? — зачем то спросил Волков, как будто там были еще замки.
— К вашему, экселенц, к вашему. Только не в сам замок, туда бы его не пустили, стемнело уже. А пошел он к башне, к самой большой.
— К донжону.
— Ну да, в той башен окно одно светилось, холоп стал свистеть, свистел, пока из окна не выглянула баба.
— Ты, ты ее разглядел?
— Да куда там, темень же кругом, я по голосу понял, что баба. А потом эта баба из ворот вышла, стражники ее выпустили ночью.
— Ты разглядел ее? — не отставал солдат.
— Экселенц, темно было, луна чуть светила, да мало видно было, видел я, что она ростом с холопа трактирщика, а тот не махонький.
— Так-то была эта кобыла Франческа, — догадался Ёган.
— Так вот, баба потом пошла в замок, а холоп не уходит, ждет. И я жду.
— Хитер ты, Сыч, — восхитился Ёган.
Сыч, не без гордости согласился, кивнув головой. И продолжил:
— Подождали мы с ним малость, и эта баба вышла опять, потолковали они с ней и холоп пошел обратно. Я за ним. Холоп пришел в трактир и из рукава достает бумагу. Отдает трактирщику. Трактирщик ее читает, и садится писать ответ. Трактирщик, значит, бумагу пишет, а я гляжу: калека-то в трактире сидит, ждет. Трактирщик бумагу дописал и убогому ее отдал.
— А ты глянул, куда он пошел? — спросил Волков.
— Хотел, было, да куда там, пока я к двери шел, он как растаял. Словно не было его. Хотя я в темноте хорошо вижу.
— Ёган, а много в Рютте убогих? — поинтересовался солдат.
— А чем убог то он был? — спросил Ёган у Сыча.
— Доходяга, кожа да кости, сам пег, годков за тридцать, бороденка, как у козла, крив на правый бок, хром на правую ногу. Ходит — качается, — четко описал убогого Сыч.
— Так то наш сапожник, — сразу догадался Ёган. — Его так и кличут — кривой Стефан.