⠀⠀
⠀⠀
Глава восемнадцатая
Ранения и смерть
⠀⠀
«Ранения и смерть к контракту прилагаются», — опять вспоминал он. И ранения прилагались, нога болела, и боль не стихала. Еще недавно он собирался жить тихо и мирно, прикупить землицы, и разводить коней. На лошадях можно было неплохо зарабатывать. А может, и осесть в каком ни будь тихом городке, открыть мастерскою и делать хорошие арбалеты недорого. Он почему-то считал, что преуспеет в любом из этих дел. Но после ухода со службы его жизнь почти не изменилась. Стычки, раны, напряжение, враги, недосыпание — все как обычно. Даже награда, как обычно, призрачная.
Все как обычно. Ничего не изменилось.
И тут прямо в телеге под мокрым плащом ему в голову пришла простая мысль:
«Если монахи поставят меня на ноги… соберу вещи, и уеду отсюда. Да, просто соберусь и уеду. Деньги у меня есть, коней больше чем нужно, слугу вот завел, вроде ничего, расторопный, хотя и бестолковый. Сбегу. Сбегу, сколько раз бегал, а не бегал бы уже давно сгнил бы в земле. А не сбегу, так отравят, или приедет еще один благородный в кирасе под камзолом. Да. Барону я ничем не обязан, это он мне обязан. Хоть немного навел порядок в его феоде. Разогнал воров, что тут промышляли во главе с Соллоном, переловил кучу дезертиров, начал и оплатил аудит, ну и чем я не молодец? Да, еще и упыря выследил. А что я получил взамен? Мне разломали плечо, да так, что умники монахи еле собрали, да в грудь удар получил, кровью харкал два дня, да две лишних дыры в и так больной ноге. Да, я, конечно, прихватил деньжат тут, да коней, да барахлишко, ну так в бою все брал, не барон дал. Нет, ему я ничем не обязан. Ну, а оскорбления! Я за всю свою жизнь, столько не слышал, сколько от этой дряни белокурой. Нет, нужно отсюда бежать, пока меня тут не прикончили».
— Господин, вы там живы? — окликнул его Ёган.
— Жив, — ответил хрипло он.
— Терпите, господин, скоро приедем, монахи вас залечат. Они в этом проворные.
— Ёган.
— Да, господин.
— Ты готов отсюда уехать?
— Куда? Когда? Сейчас, что ли? А к монахам, не едем, что ли?
— Господин, — подал голос брат Ипполит, — нельзя вам сейчас уезжать, пока ногу не залечим.
— После монахов, собрать вещи и уехать готов? — продолжал Волков.
— Да куда?
— Да хоть куда.
— В ночь ехать? Зачем в ночь ехать? Давайте хоть утра дождемся.
— Дождемся, ладно.
— А куда вам ехать, зачем? Вас здесь почитают более барона, — сказал Ёган.
— Да, — подтвердил монах, — вы уже на все графство знамениты.
— Дураки вы оба, — отвечал Волков, — не понимаете. Убьют меня здесь. Ворье меня ненавидит местное, благородные меня ненавидят, дочь барона со служанкой меня ненавидят, а теперь еще миньоны герцога в «друзья» записались.
— Все ничто, — сказал Ёган, — а вот насчет дочери барона — тут, конечно, не поспоришь. Стерва еще та.
Тут телегу качнуло на кочке, это вызвало новый приступ боли в ноге.
— Не тряси так, Ёган, — сказал монах, — господину тяжко.
— Терпите, господин, — с пониманием говорил слуга, — вон уже замок, госпожи Анны завиднелся. Скоро и монахи будут.
Все длилось долго, очень долго. Монахи разрезали ногу, вытянули древко, и стали искать наконечник. И лезли все глубже и глубже. Ковырялись, и ковырялись, и ковырялись, потом переговаривались и снова резали плоть, и снова ковырялись, капли почти не помогали. И терпеть это было все невыносимей с каждой минутой. Волков стиснув зубы молчал. Обливаясь потом. Вцепившись в края стола, на котором он лежал, терпел. Молчал. Иногда только судорожно вздыхал и снова стискивал зубы. Он не мог по-другому, здесь были еще монахи кроме лекарей и Ёган. Поэтому ни выть, ни скулить, ни причитать он не мог. Мог только зажмуриваться да шумно дышать носом. И мечтать, мечтать о потере сознания.
Но силы кончаются у всех, даже у него они кончились, и когда он готов был на них уже зарычать, старый лекарь произнес:
— Вот он, я разведу мускулы, а ты бери щипцы и тяни, тяни прочь от жилы, что бы, не дай Господь, задеть ее. Понял?
— Да отец, — отвечал молодой лекарь.