Молодой солдат так и сделал, стоял, держа оружие, а старик сидел, кривился, щурился, приглядывался, но команды стрелять не давал. Затем достал платок, стал вытирать шею и лицо. Было жарко. А Волков стоял и держал огромный арбалет. Руки стали уставать, а затем и подрагивать. По виску потекла капля пота, а старый солдат все еще не давал команды. Наконец когда левая рука устала, и начала заметно дрожать Волков сказал:
— Может все-таки выстрелить?
— Ну, выстрели, — разрешил Бортезо.
Волов спустил крючок. Он не то, что в кувшин не попал, он не попал в дерево, болт улетел в кусты к реке.
— Не попал? — спросил старик.
— Не попал, — отвечал молодой солдат, опуская оружие.
— Ну что ж, — резюмировал старый арбалетчик, — стоишь неправильно, руки — хилые, целиться — не умеешь.
— А как же нужно целиться?
— Это не лук, а ты целишься как будто из лука стреляешь: поднимаешь оружие и опускаешь на цель.
— Так все так делают, — отвечал солдат, — я наблюдал за другими.
— Нет, не все, — сказал старик, — те, кто умеют стрелять, всегда целятся снизу, от сапог врага. И поднимают оружие.
— Хорошо, — сказал Волков, — сейчас попробую.
— От сапог, — сказал старый солдат, — целься от сапог.
⠀⠀
— Da stivali, — тихо произнес солдат, и нажал на спуск.
Сколько нужно арбалетному болту, что бы пролететь пятьдесят шагов? Один миг, два. Волков не сомневался, что попадет. И он попал. У Кранкля подкосились ноги и он упал. Упал и остался лежать с согнутыми в коленях ногами, не шевелясь. Два кавалера бросились к нему.
— Дьявол вас задери, Фалькоф, — выругался барон, — вы что, убили его?
— Да, — коротко ответил солдат, отдавая арбалет сержанту.
Теперь он занялся болтом. С этой раной, что-то было не так. Она болела, как не болела ни одна из его ран. Кровь почти не текла. Но любое движение ноги вызывало, резкую как удар боль от которой его просто передергивало. Что бы не шевелить болт в ноге при движении, ему пришлось стягивать с него кольчугу. От боли он оскалился, и даже слеза потекла по щеке. Но он снял кольчугу с болта. Стоял, пережидая уходящую боль, тяжело дышал, через нос.
Все окружающие смотрели на него с трепетом, молчали, только барон не унимался:
— Зачем вы это сделали глупец? С ними можно было договориться!
— Идите, договаривайтесь, — сказал солдат, превозмогая приступ боли и садясь на коня, — по опыту знаю, теперь они будут более сговорчивы.
Дав шпоры коню, поехал к мертвому кавалеру. Тот все еще лежал на спине, с согнутыми в коленях ногами, и поднятыми руками, как будто сдавался. Его глаза были открыты, он умер сразу. Волков был почти уверен, что под камзолом кавалера, крепкий панцирь, поэтому целился в лоб. Но не попал.
А попал ниже. Болт выбил рыцарю верхние зубы и вышел наконечником из затылка, перебив позвоночник. Кранкль умер, когда еще стоял. Солдат слез с коня, снова кривясь от боли, опустился на колено, и постучал мертвецу по груди костяшками пальцев. Послышался звук. На Кранкле был панцирь.
— Я смотрю, вы подготовились к честному поединку, господа, — сказал он кавалерам. — Приятно иметь дело с благородными людьми.
Рыцари стояли чернее тучи, ничего ему не отвечали. А зеваки подходили се ближе, и барон с сержантом подошли. Они поняли, о чем говорил Волоков.
А солдат тем временем расстегнул пояс убитого и стянул его вместе со шпагой. Стал снимать с пальцев убитого перстни, один из которых был очень богатый. Забрал деньги из кошеля, хотел взять еще перчатки Кранкля, больно хороши были, да не стал. Скалясь от боли, встал и сказал:
— Сержант, забери у господина фон Плезендорфа, гнедого, под ламбрийским седлом, это теперь мой конь.
Фон Плезендорф смотрел на Волкова с ненавистью, но ничего не говорил, сержант почти силой вырвал у него из руки повод коня.
— Что вы так смотрите на меня, Плезендорф, что-то не так? Или забыли про право победителя?