Волков глянул на Ёгана, опять встряхнул мужика:
— Говори, староста тебя подбил, на господ собаку травить?
Мужик опять упрямо молчал.
— Зря ты, Николас, молчишь, — сказал Ёган. — Староста тебе не друг, он тут никому не друг, когда он нам другом был?
Мужичонка только вздохнул в ответ.
— Ладно, — Волков выпустил его и продолжил примирительно, — отвечай на вопросы этих господ, а я со старостой сам разберусь.
— И что, мне от вопросов легче жить станет?
— А, может, и станет. Староста и Соллон обворовывали и вас, и барина. А теперь эти городские господа все заново посчитают.
— Нам-то точно жить легче не станет. Может, только у барона серебра прибавится.
— Может, и тебе полегчает, мало ли, — обнадежил его Ёган.
— Да когда ж такое было, что мужику легчало?
— Хватит, — рявкнул Волков снова закипая. — Или будешь отвечать, либо сбирайся в подвал и под кнут.
— Ну, раз так — отвечу. Спрашивайте, господа.
Аудиторы начали задавать ему вопросы, а мужик начал врать. А Ёган стал ловить его на вранье. Получался, какой-то базар. Солдат не мог находиться в избе, хотелось извозить тупого мужика мордой по полу. Вышел на улицу устало сел на поленницу рядом с привязанной ободранной козой. Из-за угла хаты лениво потявкивал кобелек. Тут же был сержант и пара стражников. Один из стражников, не молодой уже, подошел к Волкову и спросил:
— Притомились, господин коннетабль?
— Притомился, — устало ответил солдат и вздохнул, — как будто лужу пытаюсь плетью высечь. Плетью машу, а толку нет. Что ни бы ни сделал, а делать еще больше делать… И ни конца этому не видно ни краю… Дело все там же стоит.
— А не правда, ваша… Вы как тут объявились, так зашевелилось, все, забулькало, что в котелке, а раньше, как было? Болото! Пропал, к примеру, человек, да и Бог с ним, пошукали малость, поп отпел, как сгинувшего и все! А старосты — воры, паскуды, а Соллон всех девок перепортил, а если кто из родни против был, так он того в бараний рог выворачивал. А сейчас всё по-другому, всё! И всё-то вы.
— И упыря мы изловили, — добавил сержант. — Не шутка.
— Да, изловили, — согласился Волков, но не стал он говорить им, что упырь-то, наверное, не последний.
— А про мужика вы не серчайте, — продолжал старый стражник, — мужик он упрямей барана, все от жадности своей, да от бедности. Ничего, мы их переупрямим.
Из избы вышли аудиторы, худой нотариус Деркшнайдер, молодой Крутец, безымянный писарь и Ёган.
— Да, — невесело произнес Деркшнайдер, — а мужик здесь зол. День то уже к вечеру клониться, а мы всего двух опросили, так мы долго тут провозимся.
— Сильно упрям мужик был, — спросил Волков.
— Мужик везде одинаков, — заметил Крутец, — не любит мужик, когда его записывают, думает, что больше брать будут после записи.
— То так, то так, — кивал Деркшнайдер, — да вот только это первый раз был, когда, меня собаками травили. Ладно, давайте не будем терять времени, пойдемте в другой дом.
Так тяжко дело шло, что до наступления темноты обошли всего четыре двора. И везде аудиторы встречали молчаливое и глухое противодействие.
После чего поехали в Рютте, там, в трактире аудиторы и Волков собрались за столом, сидели, обсуждали дела. Выяснилось, что в самой Рютте, ситуация такая же. Мужики так же не хотели ничего говорить. Магистр Крайц, обгладываю куриную ногу, с важностью рассуждал о подлости и глупости мужика. И как тяжело им, аудиторам, тут в Рютте приходится. Волков слушал — слушал и, поняв, куда клонит магистр, произнес:
— Господа, денег сверх уговора не будет.
Магистр Крайц кинул кость, замолчал, стал вытирать руки полотенцем. Остальные аудиторы тоже молчали.
— Денег вообще может не быть, — продолжал солдат.