«Отныне Георг Иероним Мален фон Грюнефельд, племянник мой, без дома не будет. И имя Грюнефельд будет носить заслуженно. В ответ же прошу лишь одного от вас, дорогая моя сестра. Я прошу, чтобы вы похлопотали у герцога о моем прощении, ибо не ищу я более ничего и ничего так страстно не желаю, как примирения с моим сеньором. В том на вас уповаю».
⠀⠀
Втрое письмо он писал канцлеру герцога, господину фон Фезенклеверу. Писал генерал ему просто и без затей:
⠀⠀
«Милостивый государь, думаю, что распря наша с герцогом ни мне, ни герцогу не полезна, и прошу вас похлопотать о прощении для меня. И во мне вы обретете себе друга, а дому Ребенрее верного сторонника. И для ускорения дела посылаю вам посильное преподнесение, милости вашей ища».
⠀⠀
Канцлеру, зная его нрав и немалые запросы, кавалер решил послать три тысячи монет. Тут скупиться было нельзя, канцлер хоть и не женщина, к которой герцог благоволит, тем не менее человек, который видит его высочество ежедневно, который и влияние на него имеет. Пренебрегать фон Фезенклевером было никак нельзя.
Третье письмо Волков написал человеку, который когда-то уже хлопотал за него перед герцогом. Еще тогда, когда герцог о кавалере и не знал даже. То был министр его высочества барон фон Виттернауф. Генерал познакомился с ним в каком-то маленьком городишке, в трактире, там барон просил его найти человека и важные бумаги в неприятном городе Хоккенхайме.
Сейчас генерал просил и его посодействовать в поиске высочайшего прощения. Учитывая, что Волков, хоть и нехотя, подвел барона, который рекомендовал его герцогу как человека нужного, генерал послал барону денег — две тысячи монет. Тут опять нельзя было жадничать, может, барон и злится еще на кавалера и помогать не станет, но денег нужно дать, хоть для того, чтобы не мешал. Ведь при дворе герцога у Волкова был старый недоброжелатель, и недоброжелатель весьма влиятельный: не кто иной, как обер-прокурор земли Ребенрее Вильгельм Георг фон Сольмс граф Вильбург. К тому же там проживал еще и старый, но никак не помирающий от своего чревоугодия епископ Вильбургский, тот еще ненавистник кавалера. Так что жалеть денег нельзя, даже нейтральная позиция барона была кавалеру надобна. «Две тысячи монет, думаю, расположат ко мне барона, пусть берет, не жалко, лишь бы дело выгорело, лишь бы получилось замириться с герцогом».
С письмами было покончено, и генерал, пытаясь оттереть платком чернила с пальцев, пошел в обеденную залу, где уже собрались еще люди, капитан Рене в том числе. Но нужен ему был сам хозяин дома.
Волков отозвал его в сторону.
— Друг мой, есть еще одно дело, которое не дает мне покоя.
— Уж не распря ли с герцогом то дело? — догадался Кёршнер.
— Именно распря, именно, — соглашался кавалер.
— И что вы хотите сделать, дорогой мой родственник? И чем я могу вам помочь?
Волков помолчал, подбирая нужные слова, и сказал:
— Думаю, неплохо было бы… Да, было бы совсем неплохо, если бы от города к герцогу поехала делегация видных горожан.
— Что ж, сия мысль хороша. Готов вам в том содействовать, готов даже сам среди других поехать к герцогу, чтобы просить его вас простить.
А вот это Волкову было не нужно. Купец, если случится аудиенция у герцога, станет решать еще и свои дела, говорить о возврате долга, чем может обозлить курфюрста. Нет, этого допустить никак было нельзя, но при этом хорошо бы переложить расходы делегации на Кёршнера, Волков и так уже потратился на подарки для сановников двора его высочества, сильно потратился. И он сказал:
— Нет, все знают, в том числе и при дворе, что вы мой родственник, скажут: «Рука руку моет, дело родственное». Нет, я хочу, чтобы вы все организовали, но сами не ехали. Пусть иные едут, и пусть поедет бургомистр.
— Бургомистр? — удивился купец. — Человек он не наш, он человек графа покойного.
— Так и есть, но граф уже помер, а вчера бургомистр искал со мной встречи и хотел примирения, вряд ли он откажет вам, если вы его попросите.
— Хорошо, я займусь этим, — сказал Кёршнер. — Сам не поеду, но полдюжины достойных людей для делегации подберу.
— Попросите банкира Райбнера, он не откажется. Он очень хочет участвовать в финансировании строительства дороги, так пусть заслужит. — Волков сказал это специально, он знал, как отреагирует купец, и тот повел себя согласно ожиданиям генерала.
— Вы думаете передать строительство дому Райбнеров? — Кёршнер был и удивлен, и огорчен одновременно. — Я сам рассчитывал поучаствовать в этом деле. Кажется, мы говорили о том, и вы были не против.
— Я не могу передать строительство дороги до моей границы Райбнерам, то полномочия города, но я могу передать строительство дороги от моей границы до Эшбахта и даже до амбаров. Мало того, я дам вам возможность строить склад и лавку у пристаней. А еще буду просить вас участвовать в строительстве кузнечной мельницы на реке. Говорят, то дело очень прибыльное.
— Ах вот как? — Кёршнер успокоился, мысль о складах на берегу и о водяной мельнице ему сразу понравилась. Он даже уже стал прикидывать в уме разные суммы, что было видно по его лицу.
Волков, конечно, не стал ему говорить сейчас о процентах и расходах, а остудил фантазии купца иным:
— Но все это станет возможным только после того, как герцог меня простит. Сами понимаете, начать строительство на земле, которую сеньор может вдруг отнять, неразумно.
— Да-да-да, — купец кивал, — сие всякому ясно. Я займусь этим делом, соберу достойных людей и отправлю их к курфюрсту.