Уже после, к вечеру ближе, они вернулись в дом Кёршнеров, а там Волкова ждал капитан Рене с новостями. Рене выглядел впечатляюще. Конечно, приоделся: к герцогу ездил, как иначе. Волков его обнял по-родственному. Кёршнеры, и госпожа Ланге, и молодые господа — все хотели слышать, как принял герцог капитана и подарок от кавалера. И капитан, волнуясь от такого внимания, немного сбивчиво рассказал, что герцог поначалу был строг и подарка, двадцать пудов серебра, брать от опального вассала не пожелал. Но Рене не уехал и остановился в Вильбурге в одной хорошей таверне. А на следующий день опять отправился с телегой серебра и гвардейцами ко двору. И снова просил офицера на воротах пустить его во двор замка, так как он привез презент для его высочества от победителя горцев и мужиков кавалера фон Эшбахта. И сначала его опять не пускали, но потом вышел один человек и сказал, что он канцлер герцога фон Фезенклевер, и просил дозволения посмотреть подарок; капитан, конечно же, разрешил посмотреть серебро, но сказал канцлеру, что отдаст сие богатство только после свидания с его высочеством. На что фон Фезенклевер ответил, что он надеется на то, что герцог примет подношение и капитана.
— Говорят, что у герцога не все хорошо с деньгами, — вставил хозяин дома, купец Кёршнер. — Он до сих пор тянет с оплатой той кожи для сбруй, что мы ему поставили для его конюшен еще прошлой осенью.
Но никто не прислушался к словам купца, все слушали капитана. А тот продолжал:
— Меня пригласили в одну залу, предложили сесть, налили вина, а после туда пришел и сам герцог. Но не один — с господами двора, господа по виду были военными, а потом там появилась и графиня…
— Графиня? — спросил кавалер. Конечно, все и так поняли, о какой графине идет речь, но он уточнил задумчиво: — Графиня фон Мален?
— Да-да, — подтвердил Рене, — ваша сестра, генерал. Вошла без всякого спроса, с какой-то приятной госпожой. Сели и тоже меня слушали.
— Слушали вас? А вы что-то герцогу рассказывали? — опять спросил кавалер.
— Конечно, сначала он меня поблагодарил… Вас поблагодарил за подношение, затем высказал, что вы, дескать, дерзки и будете посему наказаны, как и всякий ослушник. А потом господа сели и стали спрашивать меня о вас.
— Что спрашивали?
— Да все, но больше о том, как вы воюете. Сколько рядов ставите в баталию, сколько держите арбалетчиков, сколько стрелков. Спрашивали — правда ли то, что таскаете большие орудия и применяете их в поле? Я говорил им, что везде с пушками ходите. А они удивлялись, сравнивали вас с королем, врагом нашего императора. Еще интересовались, был ли я при деле на реке и у оврагов, был ли я с вами при Овечьих бродах, был ли в кампании на том берегу. Ну, я и говорил как есть… — Тут капитан вдруг осекся, посмотрел на кавалера и спросил: — Может, не нужно было всего говорить им?
Генерал лишь рукой махнул.
— Ничего, пусть знают. — Он немного подумал. — Так, значит, герцог и его люди обо мне справлялись?
— Только о ваших деяниях и спрашивали, — отвечал капитан.
«Что ж, кажется, время пришло».
Кавалер повернулся к хозяину дома и спросил негромко:
— Друг мой, не найдется ли у вас шести тысяч талеров, а я верну вам, как только доеду до дома.
— Найдется, — отвечал купец. — Когда они вам понадобятся, сейчас?
— Завтра к утру.
— Будут, — заверил его господин Кёршнер.
И Волков тут же продолжил:
— Капитан, прошу вас еще один раз съездить в Вильбург.
— Еще раз? — удивился Рене. Кажется, у него были другие планы. Кажется, он хотел к жене, домой, но это Волкова не волновало.
— Да, нужно отвезти письма в Вильбург.
— Письма? Для герцога?
— Нет, для других влиятельных персон.
— Но письма может отвезти и посыльный, — все еще не хотел ехать капитан.
— Посыльный не может отвезти деньги к канцлеру и министру герцога. А вам я доверяю, — закончил кавалер, вставая.
Он ушел в свои покои и сел за стол.
Первое письмо Волков писал… конечно же, графине. Брунхильда должна была знать, что у ее сына теперь есть дом и этот дом зовется «поместье Грюнефельде». Всякое о том поместье говорили, рассказывая о его доходности, скорее всего, привирали, но в том, что поместье дает три-четыре, а может, и все пять тысяч талеров годового дохода, — в этом генерал не сомневался. Еще хорошо было то, что расточительная Брунхильда, давно забывшая цену деньгам, не могла его ни продать, ни заложить, так как поместье принадлежало не ей, а четвертому сыну графа Малена. Графиня же была лишь опекуншей. Волков, зная вздорный нрав Брунхильды, по совету адвокатов решил внести этот пункт в акт о собственности.
Теперь же он пообещал, что пошлет ей еще и тысячу талеров.