— До Рождества? — Де Йонг даже в лице переменился.
— Друг мой, уложитесь до Рождества. Коли сие сопряжено с излишними расходами, так о деньгах не думайте.
— Но у нас и так задолженность перед поставщиками в тысячу шестьсот пятьдесят три талера, — неуверенно мямлил де Йонг, он достал из-под камзола бумаги, расписки, выданные поставщикам.
Волков взял у него эти бумаги и, не взглянув на них, протянул Максимилиану.
— После езжайте к госпоже Ланге, получите все деньги по задолженностям. — И сказал уже де Йонгу: — А на дворец так еще дам вам две тысячи, только прошу вас, уложитесь до Рождества.
— Я буду стараться, — пообещал господин архитектор с некоторой неуверенностью.
— Очень рассчитываю на вашу расторопность… — говорил кавалер со вздохом, размышляя, как ему дожить до Рождества.
На обратном пути он встретил Эрнста Кахельбаума, который раздавал по дворам мужиков лошадок и записывал все в свою большую книгу да приговаривал:
— Тебе, Хельмут Веллер, кроме козы господин еще кобылку жалует, но не в дар, как козу, а дает он тебе лошадку в работу. Работай, но береги, к следующей весне отдашь господину жеребенка, и будете в расчете. Понял?
— Понял, господин, — отвечал мужик, не зная, грустить ему или радоваться.
— Не угробь коняшку. Угробишь — так шкурой ответишь, — на всякий случай напоминал управляющий.
Волкову нравилось, что он все записывает. И кавалер, кивнув помощнику, поехал к пристаням. Он забыл сказать архитектору, что ему нужны навесы для телег — не под дождем же им стоять, а еще новые конюшни понадобятся, а главное, ему нужны новые пристани, этот пункт был у него в договоре прописан, а еще новые амбары для товаров. С этими домашними… делами про все позабыть можно.
Обедать он заехал к сестре. Все-таки тоже беременная, об этом кавалеру рассказывал Рене. Как раз ехал мимо, и есть уже хотелось, да и проведать хотел. Вошел в дом. Давно тут не был, как был дом небогат, так и остался, но после всего, что причитается Рене из добычи, скоро лучше станет.
— Ваш супруг у герцога в Вильбурге, — сказал Волков сестре, садясь на главное место за столом.
— Знаю, он мне перед отъездом говорил, куда едет.
Кавалер и у этой глупой женщины заметил слезы на глазах.
— Он уже должен обратно ехать, может, послезавтра вернется, — принялся успокаивать сестру Волков.
А та все платок мяла да глаза украдкой вытирала. Ничего сама не ест, лишь брату и спутникам его еду накладывает.
— Тереза, ну вы-то что? — спрашивал кавалер уже строго.
— Решили вы Бруно женить, я слышала, — пробормотала женщина.
Теперь ему ясно.
— Да, и что тут такого? Я вашу дочь замуж выдал — плохо ли?
— Дочери хороший муж достался, что уж говорить, — отвечала сестра. — А племяннику-то — женщина, говорят, немолодая, с детьми уже. Волнуюсь я.
— Говорят? — Генерал был удивлен.
«Неужели Бруно ей сказал пред отъездом? Или другие слухи дошли?»
— Чего? Вот с чего вы разволновались? — Волкову еда уже не лезла в горло. Он ощущал раздражение. — Ей двадцать пять, авось еще не старуха. И из лучшей семьи. Будет жить наш Бруно как у Бога за пазухой. Все для него на обоих берегах реки станет открыто.
— Поди, еретичка? — куксилась Тереза.
— Нет, веры она нашей, — возразил кавалер. — Муж ее предыдущий, покойник, был нашей веры, и она приняла причастие.
Но это женщину не успокоило.
— Ей двадцать пять, а ему-то пятнадцать, — сказала сестра. — Не погубит ли она его?