— Садитесь наконец со мной, — сказал кавалер, ему сейчас, пока жена еще спит и в доме тихо, хотелось поговорить с Бригитт хоть немножко.
— Не могу, — отвечала она. — По утрам тошнота меня изводит от запахов, а днем мне уже лучше. Но я скучала по вам. Отчего вы не пришли ночью? Госпожа Эшбахт спит крепко, а я вас ждала. Видно, вы устали сильно. Или, может, брюхо мое меня не красит?
— Что за глупости, живот ваш совсем вас не портит, — отвечал Волков; наверное, нужно было действительно к ней зайти ночью. — Вы все так же прекрасны.
— Так приходите ко мне хоть будущей ночью.
— Может, я и до ночи не дотерплю… — Он крепко сжал ее зад.
И тут послышался крик сверху:
— Господин мой! Вы никак встали уже? Где вы?
Бригитт изменилась в лице.
— Проснулась ваша госпожа. Что-то рано она сегодня, боится, что вы со мной пребудете, тревожится.
Волков убрал руку с ее зада, Бригитт отошла от него на шаг. А на лестнице уже появилась Элеонора Августа. Все такая же неопрятная, в той же несвежей рубахе, в том же чепце. Она тяжело спустилась, крепко держась за перила.
— А вы уже встали, мой господин? И чего вам не спится? Отдохнули бы, выспались, полежали бы со своей женой, а вы все в делах да в делах. Я из окна глядела, у нас уже полон двор людей, к вам, поди, пришли.
Волков посмотрел на Бригитт, та и сказала:
— Еще до зори пришли, я велела их во двор пустить.
— И что это за люди?
— Всякие. Видно, прознали, что вы вернулись, просить вас будут.
— Просить? О чем? — удивился кавалер.
— Да кто о чем: одни хотят тут поселиться, другие — лавки открыть. Тут вас добиваются и те мужики, которых вы недавно пригнали.
— И у них ко мне дела есть?
— Да, был позавчера один такой, говорит, гончар, говорит, что к мужицкому делу непривычен, говорит, что ежели вы позволите, то он мастерскую поставит гончарную, обещает доход лучше, чем с мужика.
— Раз так, то и вы могли ему добро дать, — сказал Волков госпоже Ланге, — зачем меня ждать было? Такие дела и без меня я вам дозволяю решать.
Эти его слова отчего-то разозлили Элеонору Августу, которая с трудом уселась рядом с мужем и сказала:
— Ни к чему ей здесь распоряжаться. Пусть у вас все дозволения спрашивают. Кто она здесь? Никто! Что это она решать будет?
Волков поморщился и, прежде чем успела ответить Бригитт, сказал жене чуть резче, чем хотел:
— Помолчите вы, госпожа моя, без вас я решу, кому в моей земле чем распоряжаться.
А госпожа Эшбахт сразу всхлипнула, скуксилась, начала плакать.
— Отчего же вы, господин мой, с утра на меня кричите, едва я встала? Я же ничего вам худого не сказала. — Вроде бы и пустяк, а жена тут вскочила обиженная и сразу в крик: — А все эта беспутная виновата, все она! Везде лезет, а вы ко мне злы из-за нее! — И кинулась по лестнице наверх, в покои.
— Подождите вы, стойте, госпожа Эшбахт!
А жена на лестнице вдруг остановилась, лицо распухшее, все в слезах к нему поворотила и крикнула:
— Недобры вы ко мне, и все из-за этой беспутной женщины! — Элеонора Августа грубо, словно простолюдинка на базаре, указала на Бригитт пальцем. — Прикажите ей быть от дома, пусть уезжает! Пусть уезжает!
Бригитт же, наглая, стояла подбоченясь и лишь победно улыбалась. Улыбалась высокомерно и с удовольствием, радуясь, как радуется победитель стенаниям и проклятиям поверженного врага.